Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она "научилась" - Лина Данэм Страница 37

Шла моя третья школьная весна. Мы отправились на экскурсию в так называемую «Лабораторию природы». Проведя три дня в глухом уголке на севере штата Нью-Йорк, мы должны были научиться работать в команде и получить новые познания в истории и экологии. Меня мутило при мысли об этом целых два месяца, с тех пор как я принесла родителям бланк разрешения в тайной надежде, что они вернут мне его со словами: «Ни в коем случае! Чтобы наша дочь ушла в леса на трое суток? ЗАБУДЬ ОБ ЭТОМ».

Я ни с кем не дружила. По собственному выбору или по другой причине — я не могла объяснить ни себе, ни родителям, которых это явно беспокоило. Я тревожилась уже от того, что уезжаю из дома на целый день, на большой перемене обязательно звонила маме, и если она не брала трубку, у меня прихватывало живот. Я была бы счастлива, если бы родители решили перевести меня на домашнее обучение, избавили от необходимости изображать социализацию и позволили мне сидеть вместе с ними в мастерских, где я чувствовала себя на своем месте.

Кажется, я действительно возненавидела школу, как только туда попала. Отец часто вспоминает мое первое впечатление от детского сада. Когда я вернулась домой и плюхнулась за свой столик, папа спросил:

— Ну, как прошел день?

— Здорово, — ответила я, — но больше я туда не пойду.

Он мягко объяснил, почему так не получится: для детей школа — то же самое, что для взрослых работа. Это их занятие. Каждый день, дождливо на улице или солнечно, если я здорова — буду ходить учиться. Вплоть до восемнадцати лет. «Тогда, — сказал папа, — ты решишь сама, чем заняться дальше». Оставалось еще тринадцать лет. Я не могла представить себе тринадцать минут учебы, не то что тринадцать лет.

Однако же вот она я: третьеклассница, еду в микроавтобусе на север штата, нас пятнадцать человек, и Аманда Дилауро показывает мне стопку фотографий своей кошки по кличке Тень. Добравшись до койки, я бросила рюкзак на виниловый матрас, и тут меня вырвало.

В последующие дни нам давали разнообразные задания. Мы играли на бубне, взвешивали объедки, прежде чем пополнить ими компостную кучу, воображали, что яйца — это наши драгоценные дети, и носили их на шее, в мягких стаканчиках на шнурке. А под конец пришло время для сюжета о «Подпольной железной дороге» [66].

Как раз в эту часть истории никто не верит.

— Ни один взрослый человек не стал бы так делать, — говорят мне. — Ты наверняка неточно запомнила.

Но я все помню отлично. Вожатые связали нас скакалками по несколько человек, сказали, что мы — семьи рабов, скованные цепями, и в таком виде запустили в лес. С собой нам дали карту дороги «на север, к свободе», длина ее была метров сто, но казалось, что гораздо больше. Через десять минут за нами выехал верхом вожатый, игравший охотника за беглецами. Услыхав стук копыт, мы с Джейсоном Божеле и Сари Брукер скорчились в три погибели за большим камнем. Я умоляла их сидеть тихо, чтобы нас не поймали и не высекли. Я была еще маленькая, фокусировалась полностью на себе и не подумала, как все это может подействовать на моих чернокожих одноклассников. У меня в голове вертелось только одно: какая я несчастная. Стук копыт приблизился, из-за деревьев уже слышалась астматическая одышка Макса Китника. «Заткнитесь», — прошипел Джейсон, и я поняла: нам каюк. Когда охотник вырос перед нами, Сари заплакала.

На обратном пути вожатый, уже выйдя из образа, рассказывал, сколько американцев прошло по этой дороге и сколько из них не выжило. Вещая, он подглядывал в таблицу с основными датами Гражданской войны, а я все думала: как это глупо. Просто ужасно глупо.

Нас связали и пачками погнали в лес охотники на пони — и что это нам даст? Мы должны в красках представить мучения американского раба и проникнуться сочувствием к нему?

Через месяц после поездки в «Лабораторию природы» моего собрата по рабству Джейсона Божеле хотели исключить за употребление слова «ниггер». Урок пошел не впрок.

* * *

Пятый год учебы означает переход из младших классов в средние и появление новых привилегий: занятия по выбору, по пятницам пицца на ланч, свободные уроки, которые разрешается проводить в библиотеке. Когда мы учились в четвертом классе, наша аудитория располагалась ровно напротив кабинета истории, где занимались пятиклассники. Учитель истории Натан иногда оставлял дверь в класс открытой, и нам было слышно, как он рассказывает про Месопотамию группе смеющихся учеников. Я рассмотрела Натана со всех сторон: типичный дылда, с редеющими волосами, одевается в том же стиле, что Боб Сагет. Но бодро скачет по классу, имитирует смешные голоса, как мой любимый Дэна Карви [67], и проводит конкурсы: кто дольше всех удержится от слова «как бы». Все пятиклассники говорят, что он самый крутой учитель.

Однажды у Нины, подшефной хомячихи нашего класса, родились детеныши. Шесть штук. Выглядели они как прожеванные помидоры, о чем я и сообщила учительнице, которую подозвала к клетке: «Кажется, ее вырвало фруктами или чем-то таким».

Дети толпились перед клеткой до полудня, после чего потеряли к хомячатам интерес. Я же была от них без ума, особенно от самого слабенького, размером с боб, черно-белого, которого назвала Перчиком. Когда Перчик подрос, стало ясно, в чем беда: его задние лапки соединяла какая-то пленка, похожая на сильно растянутую жевательную резинку розового цвета. Из-за этого уродства Перчику приходилось тащить себя вперед одними передними лапками, и он постоянно от всех отставал. Наша учительница Кэти забеспокоилась: его в любой момент могли отпихнуть от миски или начать травить, если не хуже. Натан, сказала она, большой знаток хомячков. У него самого дома живут пятнадцать зверьков. Не отнести ли мне Перчика в класс напротив, вдруг Натан поможет.

Во время перерыва на ланч я посадила Перчика в обувную коробку и осторожно понесла через коридор. У входа в класс я остановилась и с минуту разглядывала Натана, сгорбившегося над сэндвичем, соком и серьезной книжкой.

— Здравствуйте, можно?

Натан поднял глаза.

— Здравствуй.

Я сбивчиво описала бедственное положение Перчика, стараясь донести суть дела и одновременно прочувствовать, что нахожусь в аудитории для пятого класса. Натан протянул руку к коробке, заглянул в нее и уверенным движением вынул кроху, держа под мышки. Обследовав ее нижние конечности, Натан достал из ящика стола маникюрные ножницы и у меня на глазах разрезал пленку.

— Это девочка, — сказал он.