Шесть собак, которые меня воспитали - Энн Прегозин Страница 37

Точно так же пять месяцев назад доктор пообещал, что острые молочные зубы «теперь уже скоро» выпадут (назавтра у собаки посыпались молочные зубы, и в течение нескольких дней мы собирали их с ковра). Турофф не ошибся и в этот раз, на той же неделе Бу начал поднимать ногу. Доктор предсказал и еще кое-что. Мы поговорили о том, как нежно к нему относится пес, доктор усмехнулся и сказал: «Боюсь, в следующий раз этого уже не будет».

И опять оказался прав. За те полгода, которые минули с прошлой прививки, Бу из подростка, некогда радостно бежавшего через холл к доктору, превратился в полуторагодовалого 45-килограммового кобеля. Теперь на морде его явно читалось: «Тронь меня, если рискнешь».

Турофф не стал рисковать. Он послал за ассистентом, которому пришлось употребить весь свой опыт и силу, чтобы удержать Бу. Только когда кобель мог лишь угрожающе рычать сквозь стиснутые намордником зубы (хотя и это не давало ощущения полной безопасности), доктор попросил другого своего помощника принести ему шприц. И следа не осталось от щенячьей любви, потому что не было больше щенка, где-то в глубине моего нового, взрослого Бу, подобно урагану, бушевала ярость. А может быть, это и был настоящий Бу? И из-под щенячьей шкурки наконец-то вырвалась взрослая дерзкая и упрямая собака?

С этого момента доктор Турофф утратил расположение моего пса. Не приходилось сомневаться, что наши следующие визиты превратятся для доктора в тяжелое испытание, и я очень ему сочувствовала. Грустно было расставаться с прежним Бу, потому что в тот день, когда он старался укусить руку, которую раньше любил, закончилась детская пора, словно занавес опустился, а когда поднялся вновь, то наступил следующий акт и на сцене появилась совершенно другая собака.

Я искала всяческие оправдания и объяснения такому проявлению агрессии: пес давно не посещал ветеринара, ассистент был груб с ним, игла оказалась слишком тупой. Я не хотела видеть правду: собака явно желает доминировать. Эту проблему надо было решать немедленно, пока животное не стало опасным. Пока никто не пострадал. Но я упрямо не замечала проблемы. Пока. Мне нужны были еще доказательства, хотя у меня их было предостаточно, и, прежде всего, – необыкновенные умственные способности Бу. Так, несколько дней спустя после инцидента у ветеринара мы с Лекси ради развлечения и просто, чтобы посмотреть, как быстро это у него получится, учили Бу прыгать через хула-хуп: с третьей попытки он все усвоил.

Мы никогда не задавались вопросом: «А понимает ли Бу, что от него требуется?» Ответ был очевиден. Но когда пес начал сопровождать свои прыжки через хула-хуп довольно громким рычанием, я спросила себя: «Специально ли он это делает?» И тут же решила, что нет.

Другой пример. Бу продолжал давать лапу, но теперь рычал, когда я пожимала ее, чтобы показать, как это ему неприятно. Он послушно подходил, когда я звала: «Бу, ко мне!», но все чаще при этом злился. В парке, когда я отпускала его с поводка, он недостаточно быстро возвращался на мой зов. Если, будучи щенком, он прибегал буквально через секунду, то теперь медлил минуту или две, а то и дольше. Я видела, что собака прекрасно меня слышит, он смотрел на меня, когда я снова звала его, но при этом продолжал обнюхивать траву под деревом. Бу, пожалуй, знал команду «Ко мне!» лучше любой другой собаки в парке, но в то время, как все другие собаки уже давно стояли возле своих хозяев, мой одаренный ротвейлер продолжал исследовать кусты, просто потому что не желал подчиняться. В нем бушевали силы, не позволявшие выполнить мои требования. То была его собственная воля, его стремление держать все под контролем и самому принимать решения; в данном случае он решил не подходить на зов. Такое поведение Бу чаще демонстрировал в парке. Но что могло помешать поступать подобным образом и в других ситуациях?

Как только Бу пересек черту, отделяющую щенка от взрослого кобеля, – научился поднимать ногу – его отношение к другим собакам коренным образом изменилось. Он уже не бежал, открыв пасть и виляя хвостом, к ним навстречу. Теперь ко всем собакам – и большим, и маленьким, и к сукам, и к кобелям – он подходил на прямых, напряженных ногах и вовсе не для того, чтобы, как раньше бывало, сказать: «Давай играть: сначала я тебя догоняю, а потом ты меня». Или: «Какая славная погодка! Давай-ка поваляемся и поборемся с тобой в траве». Теперь Бу желал лишь одного: во что бы то ни стало одержать верх над всеми, добиться полного и беспрекословного повиновения.

Ну какой собаке понравится, если кто-то открыто заявляет: «Я здесь главный». Никому это и не нравилось. Но по большей части, собаки тут же сдавались и демонстрировали готовность подчиниться: поджимали хвосты, горбились, опускали глаза и уши, а те, что были особенно напуганы, начинали тихо поскуливать.

Я уже не говорю о хозяевах этих собак. Никто из них не желал с пониманием и терпимостью относиться к огромному черному призраку, который терроризировал их питомцев. Они возмущались, опасаясь как за своих собак, так и за себя. Я прекрасно их понимала и сама была напугана тем, что мой «маленький мальчик Бу» вдруг превратился в какого-то хулигана, грозу собачьей площадки. Я проигнорировала «первый звонок», «прозвеневший» в стенах ветеринарной лечебницы, а теперь проблема разрослась до угрожающих размеров. Пришло время сделать то, чем следовало бы заняться гораздо раньше: восстановить контроль над своей собакой.

Я начала работать с Бу. В парке он гулял только на поводке. Мне не хотелось подвергать опасности других собак, пока я не возьму его в руки, а уж если быть точной – пока он сам себя не обуздает. Ведя Бу на поводке, я пыталась потушить его агрессию. Он послушно шел рядом, пока на глаза ему не попадалась какая-нибудь собака. Как только проявлялись первые признаки агрессивности: шерсть на загривке вставала дыбом, походка делалась напряженной, и раздавалось утробное рычание – я громко говорила: «Фу!» и дергала поводок. Требовалось остановить его прежде, чем он сделает выпад и бросится на собаку. Через секунду попытка повторялась – опять громкое «Фу!» и рывок поводка. Это остужало его пыл, однако через мгновение все начиналось снова, причем с удвоенной яростью: он хотел напасть на собаку, но для этого требовалось преодолеть еще и мое сопротивление.

Шло время, мы продолжали тренироваться в парке, но Бу по-прежнему кидался на всех встречных собак. Перемен к лучшему я не видела. Во мне нарастало чувство тревоги. Что, если в какой-то момент мое внимание ослабнет, и, глядя налево, я не замечу собаку, приближающуюся справа? У меня едва хватало сил удерживать Бу, и это было столь же ненадежно, как попытка отмахнуться газетой от тигра. По скорости реакции я тоже уступала ему. Надо сказать, что и силы у нас с Бу были неравные. (Боюсь, любой человек, который попытается тягаться в силе и быстроте реакции с рассерженным ротвейлером, проиграет состязание).

Мне не хотелось постоянно бороться с Бу и чувствовать себя, как на войне. Я просто хотела, чтобы во время наших прогулок в парке мы оба могли отдохнуть перед началом рабочего дня. Казалось бы, так просто! Но совершенно неожиданно эта простая радость стала столь же недоступной, как, например, прогулки по луне. Мало того, занятия в парке не только не принесли желаемого результата – агрессивность Бу не уменьшилась – но и возымели прямо противоположное действие: пес стал еще более самоуверенным и яростным.