Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?! - Дмитрий Соколов-Митрич Страница 37

– Жил у нас в Баренцбурге один лезгин, Лясов фамилия, – рассказывает Юра. – Он работал плотником, но если этого не знать, можно было подумать, что как минимум директор шахты. Смотрит начальником, в каждой бочке затычка, где только есть возможность проявить свое влияние – тут же проявляет. Долго он у нас работал, но потом все-таки сбежал к норвегам и устроился шофером в местную администрацию. И вот, значит, я его там встречаю.

Пса, даром что мусульманский тезка Сына Божия и даже той же профессии, повел себя как Иуда. Бывшего коллегу заложил своему начальству с потрохами. Те накатали телегу в Баренцбург и даже статью напечатали в «Свальбардпо-стен». На следующий же день Юру вызывает начальник шахты на ковер, которого у него, правда, нету, но это не важно.

– Все, я тебя, первооткрывателя, вывожу на материк. Нам тут такие шустрые не нужны.

– А в чем дело?

– А в том дело, что по местному законодательству нельзя полярной зимой покидать пределы населенных пунктов. Ни нам, ни норвегам. И ты это знал.

– Нет, не знал.

– Как не знал, когда мы всех новичков собирали и инструктаж проводили?

Юра не врал: он действительно был не в курсе, потому что на инструктаже его не было, причем по уважительной причине.

– Когда мы сюда с тестем приехали, нас в общежитии поселили в комнату, в которой двери не было, – рассказывает начальнику Лукьянов. – Мне тогда тесть говорит: «Ты тут сиди, сторожи вещи, а я пойду дверь искать». Ну я и сидел. Какой же тут инструктаж.

Но уважительная причина Юре не помогла. Начальству уже надо было как-то отчитаться перед норвегами, а если им рассказать историю про дверь, то завтра же весь Лонгиербюен хохотать будет. Поэтому Лукьянова решили депортировать первым же бортом. Но борта надо было ждать два месяца. А за эти два месяца может много чего случиться. И случилось.

– Через две недели вызывает меня директор снова и говорит: «Слышь, пионэр. Ты же ездил как-то к норвегам? Надо еще раз съездить. А то у нас вертолет сломался, а там почта важная пришла». Ну я сел и снова поехал. А потом еще раз. Только теперь «Буран» свой оставлял километра за два до Лонгиера и шел пешком. В общем, искупил свой грех, оставили меня. И даже в должности повысили. Сначала оформили электрослесарем, потом – начальником участка СМУ. Наконец Цивку все-таки поперли и назначили нового директора – Веселова. Вот это толковый мужик. Он тут же решил Пирамиду размораживать, туризм здесь развивать. А то, правда, еще бы немного – и норги ее бы у нас отобрали. Тут же – как в садоводческом товариществе: не пашешь землю – дай другому попахать. Ну и предложил мне стать главным по разморозке. Я согласился. А что? Место приятное и все подальше от хохлов баренцургских. Я ведь известный хохлофоб. Терпеть их не могу – что западных, что восточных.

– А чего так?

– Да потому что ноют все время, а сами не столько работают, сколько суету наводят. Наши русские – они, конечно, противные, но все-таки пашут на результат. А этим чего не поручишь, у них ответ один: «Это не наша работа. Мы шахтеры». Я им тогда объясняю, что ты, б…дь, шахтер, а я, б…дь, боксер, кандидат в мастера спорта и в отличие от тебя не пью, а каждый день тренируюсь. Могу, если хочешь, и на тебе потренироваться. После этого у них в глазах какое-то понимание появляется.

– Я тут еще таджиков видел.

– Это не таджики, это ходячий экскаватор. За час – машину металлолома грузят. Но они умеют делать только четыре вещи – носить, пилить, рубить и палить. Заставил их как-то стену красить, они полдня промучились, измазались все, потом приходят и чуть не плачут: начальник, таскать давай, красить не давай, убей лучше.

Таджиков во всем Шпицбергене пока только четверо, но, как ни странно, они чувствуют тут себя как на родине. Я познакомился с их предводителем, зовут Сохроб. «Горы, – говорит Сохроб, – здесь такие же, как у нас, только очень холодно. А знаешь, – говорит, – почему горы похожие? Потому что и там и здесь – альпийская складчатость». Очень продуманный таджик, на столе две книги – Коран и учебник анатомии за восьмой класс. Он со своей гвардией поселился в том самом домике, где жил пьяный Йохан. Этого немца я, кстати, потом встретил в Баренцбурге. Он уже по-русски совсем заговорил, вот только шепелявит, потому что во всем рту один зуб остался. «Ваши шахтеры, – говорит Йохан, – хорошие люди. Когда водка есть, улыбаются. Когда водка кончилась – морду бьют».

Отпугиватель медведя

Если бы Пирамида стояла десять лет где-нибудь между Лазаревским и Лоо, от нее бы уже не осталось даже пыли. Но норвеги – они ленивые и непредприимчивые. За целое десятилетие успели только глобус в бывшей школе разбить, несколько фотографий со стендов сорвать, ну и по мелочи… Поэтому Пирамида выглядит так, будто люди ушли отсюда вчера. Даже не ушли, а растаяли. Словно чья-то невидимая рука распылила здесь волшебный газ и все наши в нем просто растворились, не успев крикнуть даже «Е… мать!» Все осталось нетронутым – мебель в общежитиях, постеры на стенах, книги в библиотеке, инструменты в музыкальной комнате, станки в мехцехе, котлы в столовой, оборудование в поликлинике, лекарства, истории болезней – абсолютно все. На десять лет запустения указывают только высохшие деревья в кадках, расстроенный рояль и разъеденная морской водой канализация.

Первый год Юра здесь жил и работал с женой и Женей Гордусом. Поселились в гараже: из бывших автомастерских успели сделать удобные комнатки, запустили генераторы, наладили коммуникации и кое-как пережили полярную зиму. Когда рассвело, из Баренцбурга доставили технику, рабочих, и Лукьянов взялся расчищать город. Потому что там, где не хватило свинства у норвегов, постаралась природа.

– Пирамида стоит на пересечении медвежьей тропы и схода ледниковых вод, – просвещает меня Юра, пока мы с ним обходим его владения. – Вон, видишь, за памятником Ленину ручеек стекает с горы? Весной он превращается в сель. Против него когда-то была возведена дамба, но за десять лет ее размыло и город по колено припорошило камнями. Я тут целый месяц его на погрузчике расчищал. Ну и мишки бедокурят. Они тут ходят, как по джипиэсу. Сколько раз наблюдал: все как один выходят вон там, где бойлерная, потом идут по-над складами, спускаются к ТЭЦ, проходят мимо козлового крана, выходят прямо к нашему гаражу, а потом идут вдоль залива. И плевать они хотели, что здесь люди живут. Избаловали их норги, и чем дальше – тем они наглее становятся.

Про белых медведей на Шпицбергене – отдельная песня. По норвежским законам за пределы населенных пунктов можно выходить только с ружьем, которое надо брать напрокат за бешеные деньги, но убивать из него медведя строжайше запрещено. Каждый случай гибели животного расследуется так, будто это ядерный взрыв. И не дай бог выяснится, что в момент медведеубийства расстояние между вами было более пятидесяти метров, – штраф впаяют такой, что полжизни на него работать придется. Поэтому медведей лучше всего не убивать, а пугать. Есть даже такие специальные люди – профессиональные отпугиватели медведей. И Юра Лукьянов – один из них.

– Если медведь идет в твою сторону, нужно сначала пугать его шумом, – делится секретами мастерства Юра. – Прыгаешь, кричишь, машешь руками. Если не помогает – пускаешь ракету у него над головой. Как правило, этого достаточно. Но если зверь попался тупой и он все равно прет на тебя, то тогда уже берешься за карабин. Пятьдесят метров – критическое расстояние, поскольку эта зараза с места может прыгнуть на шестнадцать метров. И стрелять надо только в сердце.