Ящик Пандоры - Марина Юденич Страница 37

Однажды ей в голову пришла мысль использовать довольно простой психологический прием относительно собственного подсознания, партнером ее по этому эксперименту должен был стать Подгорный, да, собственно, только он и мог им быть, поскольку, как предполагала теперь Ванда, холодные щупальца осеннего кошмара тянутся из недавнего прошлого к ним обоим.

Она ошибалась. Но это станет ясно много позже.

Очередной звонок не заставил себя ждать, и, терпеливо выслушав очередную порцию информации о Ганькиных злодеяниях, Ванда, избегая нажима, задала Подгорному вопрос, который занимал ее еще тогда, осенью, когда все радовались разоблачению маньяка. Тогда и она, поддавшись общей эйфории, отмахнулась от него, отнеся к категории несущественных случайностей. Однако вопрос оказался занозистым, и именно теперь, когда Ванда вынуждена была все чаще мысленно возвращаться в недавнее прошлое, зашевелился в сознании, бередя затянувшуюся было ранку. Это уже никак не могло быть простым совпадением, и потому свой эксперимент Ванда начала именно с него:

— Послушай, кстати, давно хочу и все время забываю тебя спросить об одной детали в той осенней истории…

— Да? — Голос Подгорного предательски дрогнул, и уже этого было достаточно, чтобы понять: минувшая осень отчего-то бередит и его душу.

— Он ведь признался, что убил всех четверых: двух девушек, старика и девочку. Так?

— Да. Признался.

— А не сказал ли, случайно, он, почему возле тел двух девушек: твоей, прости, что напоминаю, Иришки и той продавщицы из соседнего дома — не оказалось традиционных его записок?

— Не-ет. Собственно, знаешь, его никто об этом и не спрашивал. Все произошло очень просто и быстро…

— Стоп. Мы же договорились с тобой и твоими коллегами однажды, что я не желаю знать, как все там у вас произошло.

— Да, конечно. Но ты сама спросила теперь…

— Я спросила, не объяснил ли он каким-либо образом отсутствие записок возле двух трупов.

— Нет. Как я уже сказал, его никто об этом не спрашивал, а большего ты слушать не желаешь.

— Не желаю, но хочу знать тогда еще вот что: он признался в совершении четырех убийств или убийств вообще?

— Ну, как тебе сказать, по-моему… да, четырех… Собственно, он признался во всем, что ты сама и рассказала.

— Стоп. Я рассказала предысторию, мотивацию и прочую нашу психологическую заумь. Хронологии убийств и их подробностей я не касалась.

— Да, я помню, конечно. Но тогда, знаешь, все были в шоке, и он… он сразу во всем признался. В том смысле, что он сразу сказал: эта женщина абсолютно права.

— И вы не стали ничего уточнять?

— Нет. Ситуация, знаешь ли, была…

— Знаю. Ну а потом, когда вы улаживали дело с милицией или кем там еще, не знаю, этот вопрос тоже не обсуждался?

— Нет, разумеется. Этот вопрос, как ты изволишь выражаться, решался на очень высоком уровне, там, знаешь ли, не принято говорить долго. Да — да, нет — нет, и — свободен.

— А не на высшем? Ну, те сыщики, которые непосредственно вели дело, они тоже ничего не уточнили?

— Господи, конечно, нет. Им-то зачем? Привалила нечаянная радость: начальство добровольно закрыло глаза на четыре откровенных «глухаря», да еще и намекнуло, что в данном конкретном случае можно последовать его примеру. Что там кто будет уточнять или анализировать? Слушай, а почему ты вдруг этим озадачилась? Что-то не так?

«Не так. Что-то очень даже не так», — подумала Ванда, по вслух ничего не сказала и коротко простилась с Подгорным, оборвав разговор буквально на полуслове.

Что-то было не так. И в тишине пустой, уютной и такой милой ее сердцу квартиры Ванда услышала вдруг отчетливо и неотвратимо приближающиеся шаги. Сердце ее замерло в помертвевшей внезапно груди, и Ванда похолодела, словно оказавшись в объятиях короткой маленькой смерти.

Народу в супермаркете в преддверии рождественских и новогодних праздников и всех положенных по этому поводу распродаж, беспроигрышных лотерей, презентаций и прочих шумных рекламных шоу, которые современный русский язык нарек не очень благозвучным словом «халява», было великое множество.

Вокруг гигантской коробки магазина, ко всему прочему, прогуливалась еще и традиционная зимняя парочка — Дед Мороз со Снегурочкой. День клонился к вечеру, и потому оба персонажа энергично приплясывали от холода, а от усталости забывали радушно улыбаться, но заученно, хорошо поставленными актерскими голосами призывали народ не проходить мимо. Рекламный эффект этой акции был равен нулю, гак как призыв зайти в сияющие двери земного торгового рая был обращен к людям, которые и гак целенаправленно спешили именно туда, но ощущение приближающегося праздника все же усиливалось. Кроме того, акция не была для супермаркета накладной: ровно в десять часов вечера, когда двери закрывались для посетителей, оба изрядно заледеневших сказочных персонажа получали из рук дежурного администратора по пятьсот рублей наличными и по увесистому фирменному пакету с некоторым набором не самых дорогих, но вполне приличных продуктов. По нынешним временам это было совсем неплохо, и оба актера — Дед Мороз, который действительно работал в каком-то московском театре, но был, очевидно, не очень занят в репертуаре, и Снегурочка, бывшая телевизионная журналистка, — работой своей дорожили.

— В метро? — поинтересовался актер у партнерши, аккуратно развешивая на вешалке-«плечиках» свою красную с ватным подбоем шубу, вблизи более напоминающую халат.

— Да нет, пробегусь: мне же рядом. — Голос у Снегурочки был совсем неподходящим для малолетней внучки. Она говорила низким, хорошо поставленным контральто, чуть с хрипотцой, но это придавало какой-то особый шарм.

«Тебе бы, девочка моя, Анну Каренину играть», — почему-то подумал вдруг Дед Мороз, уже облачившись и свою относительно приличную, по крайней мере еще в этом сезоне, дубленку и направляясь к выходу.

— Тогда пока. Я тебя не жду.

— Пока-пока, машинально ответила она ему, перекладывая продукты из фирменного пакета во вместительную кожаную сумку на длинном ремне, внимательно разглядывая нарядные упаковки «халявы». — Конечно, не жди. — Она действительно очень спешила, и главным образом потому, что хотела хоть немного отогреться в тесной подсобке супермаркета. Здесь было темно и совсем неуютно, на вешалках, прибитых вдоль стен, плотно навешаны были груды рабочей одежды: яркие комбинезоны грузчиков и подсобных рабочих, их же утепленные куртки с капюшонами, темно-синие, со специальными шевронами на рукавах, бушлаты охранников. Кроме того, в маленькое помещение был втиснут грязный пластиковый столик, над которым чья-то заботливая рука все же пристроила на стене небольшое овальное зеркало.

Снегурочка наконец стянула с головы традиционную голубую шапочку, скудно отороченную ватной опушкой и украшенную серебряными блестками елочной мишуры, и начала расплетать длинную, натуральную, собственную косу из пышных золотисто-русых волос того редкого оттенка, который не достигается никакими знаменитыми красками, как бы убедительно ни встряхивали кудрями лучшие модели в рекламных роликах. Такие волосы крайне редко даются природой от рождения, и это воистину царский, щедрый дар, особенно если достается он женщине.