На ладони ангела - Доминик Фернандез Страница 37
На ладони ангела - Доминик Фернандез читать онлайн бесплатно
Жесты человека, сидящего перед листом бумаги или за своей пишущей машинкой, всегда казались мне необычайно бедными касательно церемониала, который сопутствует всем фазам ручного труда. Я не развивал этого сравнения исключительно, чтобы польстить Свену и придать ему уверенности в его призвании. Так я думал в глубине себя. Манипулировать субстанциями, преодолевать, как и подобает ремесленнику, конкретные задачи, вот радости, неведомые поденщику от литературы. Мой юный гость совсем не следил за моими рассуждениями. Я напрасно объяснял ему, что, сидя на своем стуле и заполняя страницы ровными строчками абстрактных однообразных значков, я испытывал глубокое чувство неудовлетворенности и скуки, он находил красоту в этих упорядоченных иероглифах и, послушав одно из моих стихотворений, даже немного разозлился оттого, что мне доставляло радости играть и жонглировать словами.
— «Мое тело из грязи и слоновой кости», — повторил он с восхищением. Эта была своеобразная литания, которую я написал (только понял ли он это?) во славу подростковой любви:
Резкие вспышки
волос… Жестокость
пренебрежительных взглядов…
— Знаете, — добавил он, взяв с моего стола перьевую ручку и вложив ее мне в руку, — я хочу, чтобы вы мне посвятили следующее стихотворение, мне одному! Тогда вам не будет так грустно сидеть на своем стуле, потому что ваши мысли будут заняты мной.
Мое поэтическое «призвание» без всякого сомнения, окончательно определилось именно в этот час. Я чуть не заплакал от радости и неожиданности этого столь нежного упрека. С какой деликатностью он сообщил мне, что осознает, что он любим! Сколько такта в этом приглашении оказать ему внимание! Эта сделанная в Германии черная эбонитовая ручка с белой шестиконечной звездой на колпачке марки «Монблан» стала моим талисманом. Я никогда не расставался с ней, даже во время своих первых полетов на самолете, когда в кармане из нее вытекали чернила. То что я выбрал карьеру писателя, то что повязка художника осенила мой лоб только один раз в жизни, когда я играл роль Джотто в своем неаполитанском фильме, то это лишь благодаря Свену и ручке «Монблан». Стоит ли мне сожалеть, что я не повязал свои волосы повязкой на всю жизнь? Став профессиональным живописцем, я продолжал бы копаться в цветах на склонах холмов. Мои работы, сделанные из быстро портящихся материалов, по законам органической жизни стали бы жертвами процессов разложения, которые бы их, в конце концов, уничтожили. Участь в тысячу раз более желанная по сравнению с участью моих книг, чьи девственные страницы, пылящиеся в библиотеках, через пятьдесят лет станут пищей разве что каких-нибудь педантичных книжных червей. Но тогда бы я предал самое нежное и самое волнительное воспоминание своей юности.
Сегодня ты, Дженнарьелло, оказываешь мне доверие в этой работе. Да, когда мне надоедает выслушивать лицемерные комплименты своих собратьев, когда я признаюсь, что вся польза моих успехов — вызвать либо зависть у раздосадованных соперников, либо лесть кандидатов на одну из литературных премий, членом жюри которых я являюсь, когда ни одно искренне сказанное слово не дает мне представления о сделанном, когда я задумываюсь, насколько привлекательней выглядят названия моих книг по сравнению с теми, что я отсылаю каждый месяц старьевщику, мне достаточно представить тебя на террасе с твоими родителями, рядом с горшочками базилика и свисающими связками чеснока. Ты не стал бы читать меня, если бы в моих словах не было столько же жизни, как в солнечном луче, упавшем на руку твоего спящего отца, как в листиках мяты, политых твоей мамой из бутыли, в которую она только что налила воды из-под крана на кухне. Суровая и честная конкуренция — бороться с жужжанием мух над тарелками, стрекотанием кузнечиков в траве и пением птиц в лазурном небе!
К середине августа, измученный испепеляющим зноем, я спросил Свена, не хочет ли он сходить искупаться в реке. Как только мне это раньше не пришло в голову? Впрочем, разве мне и вправду это не приходило в голову? Чего же я опасался, если хотел привести своего amato [19], как я его называл про себя, туда, где «заниматься любовью» между мальчишками считалось самым естественным занятием в мире? «Принизить» чувство, которое внушал мне Свен, «нечистой» связью? Или же наоборот, показаться робким и неловким, просто поплавав и позагорав на солнце, не продемонстрировав той свободы, которую бы я проявил с любым другим парнем из деревни? Тридцать лет спустя эти вопросы нарастают комом у меня в голове и не дают покоя, в какой мере моя история со Свеном была, возможно, не той греческой идиллией и не тем безобидным поэтическим увлечением, каковыми она мне представлялась, а очередным столкновением, противостоянием деревенского, провинциального, в этой двухтысячелетней войне, объявленной душою телу с тех пор, как религия Христа заменила собой языческие культы. Неужели я лелеял христианского Себастьяна, полагая, что влюблен в буколического Алексея?
Свен под разными предлогами увиливал от моего предложения. Он не осмеливался признаться, что его смущало: эти слишком короткие, а, главное, немодные трусики, в которых я застал его, когда он принимал душ у колонки.
Не предупредив его, я поехал рано утром в Порденоне, чтобы купить настоящие плавки «slip», как их стали называть в журналах после войны, когда вместе с падением фашизма был снят запрет на употребление иностранных слов. И поскольку для него, похоже, самое главное было одеться по-американски, я сразу отправился в складской магазин победоносной армии. Желанный предмет вскоре попал в поле моего зрения: ни слишком тесные, чтобы не смутить его, ни слишком высокие, чтобы не смазать ему весь шик. Ярко красные, из блестящей ткани с серебристым отливом. По бокам украшенные зелеными полосками. В таком наряде — невиданная для нашего нищего Фриули роскошь — Свен мог бы перенестись в своем воображении с каменистого берега Тальяменто на какой-нибудь шикарный калифорнийский пляж. Его изумленные приятели позеленели бы от зависти. Но что меня окончательно убедило купить их, несмотря на высокую для моего преподавательского кошелька цену, так это желто-синий Микки Маус, нарисованный прямо на причинном месте: головокружительное украшение, достойно завершающее превращение ширпотребного товара в голливудский аксессуар.
Слабо себе представляя последствия этой покупки, я попросил завернуть плавки в подарочную бумагу и украсить ее розовой ленточкой; и с бьющимся от волнения сердцем отправился прятать пакет в тайнике яблони задолго до часа нашего свидания.
Свен бросился мне на шею. «Такого красивого цвета!» Сгорая от нетерпения, он решил сразу же пойти купаться. Место он выбрал сам: укромная излучина реки вдалеке от пляжа, на котором обычно собирались касарские мальчишки. Плакучая ива отбрасывала своими извивающимися ветвями длинные тени на песочную косу, которая своеобразным полуостровом отделила один из рукавов Тальяменто от тихой бухточки, заросшей водорослями. Романтичный умиротворенный пейзаж, который нарушал лишь пронзительный грохот забивающихся свай и бульдозеров, без устали тарахтевших на стройке восстанавливающегося моста. Но я и мечтать не мог о более уединенном убежище. Здесь нас никто бы не застал врасплох. Свен посмотрел мне в глаза, дабы убедиться, что я доволен. В ответ я улыбнулся, растянувшись на песке.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments