Бес смертный - Алексей Рыбин Страница 37

Вот взять бомжа – у него этих жизней, как минимум, две. Родился он, очевидно, еще при Советской власти и первую жизнь прожил инженером, работягой, продавцом, неважно, – жил, как и все. В отдельной квартире или коммуналке, от зарплаты до зарплаты или еще прирабатывал, выпивал или нет – это частности.

А когда отлаженная система рухнула, он продал комнату-квартирку, или ее отобрали, да бог знает, что там наворотил бедолага, ошалевший от свалившегося на голову капитализма. И – на тебе, пожалуйста, другая жизнь, совершенно другая, ничего общего с первой не имеющая. Как на другой планете оказался дядька. История его может быть совершенно иной, но суть одна: нынешний бомж живет вторую жизнь. А я?

У меня множество жизней, и они идут не последовательно, а наползают одна на другую, я двигаюсь в них с разной скоростью, но в каждой из них я – это все тот же я. Парень по фамилии Брежнев, который к старости стал известным рок-музыкантом.

Самая длинная, самая монотонная моя жизнь была школьной, и мне до сих пор жаль этих долгих лет, по которым я тащился, переваливая из класса в класс, вовремя вставая и вовремя ложась, отсиживая положенные часы в школе и болтаясь летом по пионерским лагерям.

Все было расписано от начала до конца, и будущее напоминало расписание пригородных электричек. Последняя после полуночи, а потом – все. Тьма, и ни в одну сторону поезда не идут.

Если бы я не услышал в одиннадцать лет «Битлз», так бы и катил сейчас – на какой? – на предпоследней электричке в какую-нибудь очередную унылую дыру, к своей предпоследней, да хоть бы и предпредпоследней станции, на которой – что? А ничего.

Ветхий домишко на грязной улице, тощие дворовые собаки и соседи, целыми днями цедящие жидкий тепленький чай. Предпенсионный возраст, брюзжание и болезни, прострелы и простата, капли на красном носу зимой и весенняя аллергия, дома пижама и газета, на улице черное глухое пальто и прогулки за недорогой колбасой, телевизор и сослуживцы, разговоры о политике, и уже почти на равных с начальством – еще бы, столько лет на одном месте, а выгнать уже не выгонят, поздно гнать, скоро последняя электричка.

В метро – наглые подростки с красными, синими и зелеными волосами, в мое время такого не было, не уступают место пожилому человеку, уши забиты пробками наушников, работать надо, а не болтаться по улице в разгар рабочего дня. Свои дети, дерзящие и равнодушные, пропадающие по ночам неизвестно где.

Валидол и пустырник, ноги в ведре с раствором горчицы, стал плохо слышать, вставная челюсть, пигментные пятна на лысеющей макушке. Сын сидит на телефоне, каждый день нужно подниматься по лестнице на пятый этаж, одышка, сквозняки; носки, протертые до дыр на больших пальцах, но еще хорошие, выбрасывать нельзя; теплое молоко. Ладони пахнут подмышками, все время хочется писать, а в туалете курит сын. Задерживают зарплату и халтурят, в наше время так не халтурили, автобусы с каждым годом ходят все реже.

Погода портится, и лето немыслимо жаркое; соседская девчонка пьет, родила дочку, которая орет за стеной; на лестнице дружки мальчугана со второго этажа набросали окурков. Повысили плату за электроэнергию, по телевизору сплошная порнография, двор засран собаками. Изжога, отрыжка, ревматизм, глаза слезятся, и не хочется читать книги, хороших книг сейчас не выпускают. Обычная, солидная старость.

После песни «Girl» я стал записывать на свой первый, подаренный дедушкой магнитофон все, что только мог достать, и превратился в полного урода. Я отпустил волосы – они выросли странно быстро и незаметно для окружающих. Вот я был как все, а вот пришел как-то в класс – бац! – волосы уже закрывают уши.

И сразу начались проблемы – в основном из-за длинных волос. И расклешенных брюк. Сам распорол швы, сам вставил клинья. У учительницы русского языка были толстые волосатые ноги, особенно отвратительно они выглядели под прозрачными коричневыми старушечьими чулками. Улыбалась она редко, и лучше бы ей этого не делать. Физкультурник окрестил меня «бабой», хотя я выше всех прыгал в высоту и быстрее всех бегал на лыжах.

Уже тогда я жил двойной, если не тройной жизнью.

Меня выбрали председателем совета пионерской дружины. Я был лучшим учеником в классе и не прогуливал уроки. Поэтому, несмотря на длинные волосы, я был избран. Учителя, по-моему, сами не понимали, что делали. В результате главным идеологическим начальником среди детей стал я, самый отдаленный от пионерской идеологии и настолько к ней равнодушный, что не мог ее даже ненавидеть.

Статус председателя мне очень понравился. Теперь я мог прогуливать школу в любое время – нужно было только сказать, что у меня какой-то там слет, съезд, семинар, что я еду в райком или куда-то там еще. Что такое райком, я не знал и никогда там не был.

Я сообщал об этом райкоме и отправлялся на Невский – высматривать парней в хороших джинсах, знакомиться с ними и соображать, что бы такое предпринять, чтобы заиметь такие же крутые штаны. Дома я слушал «Дип Перпл» и «Битлз» и ни о какой общественной работе даже не думал.

Я стоял на слетах возле президиума, потел, сжимая в ладони древко красного знамени, и напевал про себя «Smoke on the Water», чтобы не потерять сознание от духоты и вони потных пионерских ног, от шелеста шелковых пионерских галстуков и оглушительных пионерских песен.

Одноклассники называли меня «хипком» – до хиппи я еще не дорос. Чтобы стать «хиппи», нужно было нигде не работать и не служить в армии.

От армии меня благополучно спас сумасшедший дом – где еще я мог оказаться со своим «Smoke on the Water» в голове и пластинками Харрисона на полке?

Я жил параллельно – прилежный ученик, диссидент, спекулянт, сумасшедший, уклоняющийся от армии. И в каждой из этой ипостасей я существовал полноценно, получал все прелести и испытывал все трудности своей роли.

Очень быстро я научился перескакивать из одного состояния в другое, моментально меняя язык, одежду и даже присущую мне с рождения внешность. Я-диссидент был не похож лицом на меня-спекулянта, и уж понятно, что ни тот, ни другой «я» даже рядом не стояли со мной-сумасшедшим. Я-прилежный-ученик коренным образом отличался от меня-уклоняющегося-от-армии. Я вращался в совершенно разных кругах и прилагал значительные усилия к тому, чтобы друзья меня-прилежного-ученика по возможности не пересекались с друзьями меня-сумасшедшего.

Дальше – больше.

Мои жизни стали отличаться не только качественно, но и количественно. То есть они текли с разной скоростью, и за один и тот же временной промежуток я в одной жизни проживал годы, а в другой – дни.

Несколько лет – мы уже жили с Кропоткиной – я жутко пил, эти годы фактически выпали из жизни, я просыпался и шел за пивом, весь день шатался на улице с бутылками в руках, вечером добирался до литровой водки и с ней в обнимку возвращался домой. Утром, понятно, мне было плохо, и я снова шел за пивом.

В то же самое время я написал учебник игры на блюзовой гитаре, не вылезал из гастролей и закончил второй институт, получив диплом режиссера. Записал несколько альбомов, у нас с Зоей родился Марк, меня постоянно снимали телевизионщики, и я перескакивал из одной жизни в другую уже бессознательно, не фокусируясь на том, что сегодня я – дворовый алкаш, завтра – телезвезда, послезавтра окажусь на гастролях где-нибудь в Сибири, а потом неделю буду сидеть в Москве с редактором, работая над книгой.