Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - Уилл Селф Страница 37

Сначала картины детства были такими далекими, что скорее походили на чью-то чужую ностальгию по временам и местам, неизвестным Шиве. В этой засекреченной местности вздымавшийся у горизонта холм служил только для того, чтобы подчеркнуть абсолютную ровность серо-зеленых полей. Воздух был теплым и слабым, цвета сладкого чая с молоком и специями, словно в нем растворили землю, как если бы всякая без исключения пригоршня праха была собрана и после просеяна меж усталых пальцев. Линия железной дороги прорезала равнину тупым скальпелем, рядом вскипали кровавые розовато-лиловые вьюнки, телеграфные провода простегивали отрезки путей, а через равные интервалы узелками на проводах сидели дронго [38]с блестящими хвостами.

Затем эта картина начинала мерцать и превращалась в прозаичные холмики и пригорки средней Англии. Из окна машины Шиве открывался вид на чистенькие фермы и образцовые домишки, пока Дилип Мукти вез семью с одного придорожного пикника к другому, покоряя государства с рядами покрытых «Формайкой» столов, каждый из которых охраняли женщины в сари, скупо выдававшие чапати из «тапперуэровских» [39]коробочек.

Во взрослом возрасте Шива только однажды побывал в штате Уттар-Прадеш, тогда им двигал неуправляемый дух сомнения. Поезд из Дели с пыхтением одолевал милю за милей по равнине Ганга, пока не отхаркнул его — очередной плевок человеческой слюны — в фатальную плевательницу межкоммунальной жестокости, остановившись в отдаленном лабиринте из грязных кирпичей, коровьего навоза и неона. И все это называлось городом. В пыльном сумраке люди толпились на майдане, лихорадочно пытаясь отойти в сторону, чтобы пропустить на свое место других.

Весь в синяках от острых коленей и локтей кишащего потока, оглохший от ора, Шива кое-как умудрился подозвать тук-тук и заплатил одурманенному коноплей водителю, чтобы тот увез его прочь из города. Он добрался до остановки у дороги, это был обветшалый караван-сарай, и провел там три дня, слушая все более и более ужасающие новости о том, как убийства и грабежи распространялись по равнинам.

В конце концов, тревел-чеки компании «Томас Кук» [40]его выручили — он смог раздобыть место в микроавтобусе, направлявшемся на север, в сторону Непала. За восемью пассажирами захлопнул дверцу водитель: выразительный сикх, крутивший руль коленями, дабы его коротенькие руки оставались свободными, чтобы поглаживать огромный старый револьвер «Энфилд», который он придерживал у пояса, как стальной лингам [41].

Микроавтобус трясся по бесконечным колеям; напротив Шивы сидел какой-то хиппи из Австралии, единственным облачением которого была викторианского вида ночная рубашка. Шива решил, что, по его представлениям, примерно так выглядит традиционная индийская одежда. Милю за милей хиппи читал сонеты Шекспира, не обращая внимания на мух, ползавших по его густым светло-грязным локонам. Много позже Шиву чуть не стошнило, когда он услышал: «Сравню ли с летним днем твои черты?» [42]

Но самым выдающимся обитателем автобуса был крошечный мальчик в синих шортах и рубашке «Аэртекс», спокойно сидевший рядом со своими миниатюрными родителями. Этакое безукоризненное семейство. И как бы жарко ни было в автобусе, как бы в нем ни воняло и сколько бы мух ни заносило встречным ветром, никто из них не выказывал ни малейших признаков дискомфорта. Три долгих дня и три долгих ночи мальчик возился с игрушечной машинкой, игрушечной коровой и игрушечной губной гармошкой. Все время, что Шива наблюдал за ним, мальчик аккуратно громоздил эти предметы один на другой, используя ногу в качестве подставки: сначала машинку на корову, а корову на гармошку, потом гармошку на корову, а корову на машинку. Снова и снова, будто проверял на работоспособность новую индуистскую космологию.

В деревне, где они остановились, длинные ряды тощих мужчин открыто и фаталистично гадили у дороги в канаву, полную битого кирпича. В нескольких ярдах от этого места потрепанный брезент защищал прилавки с провизией от жестокого солнца. Высокий худой великан без одежды, не считая клетчатой набедренной повязки, готовил джалеби, вытаскивая бесконечную какашку теста из бумажного конуса и кладя ее в сковороду, до краев наполненную шипящим маслом. Шива вместе с толпой мальчишек таращился на то, как великан искусно укладывал колбаску за колбаской, втирая в них одной рукой сахар, пока те дымились на сальном листе газеты, по которому ползли древние букашки санскритского алфавита. Жара буравила Шиве виски, отбивая осколки костного мозга. Человек за искореженным прилавком мелкими порциями вынимал из жестянки сладкие консервы «Ласси» [43], поднимая ковш и затем наливая белую пену в металлические стаканы. Когда он ухмылялся, что случалось часто, его губы в пятнах от бетеля обнажали сталактит зуба, болтавшегося в верхней десне его пещероподобного рта. В море молока Шива заметил айсберги. Он знал, что их делали из неочищенной воды, но ведь от одного стаканчика вреда не будет? Уж очень ему хотелось остановить сумасшедшего, который трепанировал жарой его череп.

Через три месяца, два кресала и четверть мира спустя, Шива лежал на кушетке для обследования в больнице тропических болезней, очередной больной дизентерией с субконтинента, понятия не имевший, насколько неприятной может быть колоноскопия. Врач, живо реагирующий господин с внушительным прикусом, заставил лежащего на боку Шиву принять позу велосипедиста, после чего вставил стальную трубку ему в анус. Затем поднес глаз к другому концу трубки.

— Что вы видите? — спросил Шива, поскольку врач, казалось, не стремился выражать своего мнения по ту сторону от натужного хрюканья и неприятного бульканья.

— Ничего особенного, — услышал он в ответ. — Всего лишь фекалии, похожие на кроликов.

— Ну, так штовыхотите, если смотрите в трубку, которую сами вставили мне в задницу? — огрызнулся Шива, но это не возымело действия на специалиста по тропическим болезням; он просто извлек трубку с характерным хлопком — «плоп» — и велел ему одеваться.

Долгое время сновидения Шивы были гораздо реалистичнее бодрствования. Эти сновидения пугали его. Он метался и стонал под пристальным взглядом худенькой, изящной докторши. На протяжении многих лет Шива опробовал имевшиеся в его распоряжении средства диагностики на своей жене, запихивая ее то в одну, то в другую дисфункциональную колодку, но со Свати все было в порядке. Ее достаточно категорическое неприятие близости, утрированная поглощенность домашним хозяйством, разумная набожность — все это не было следствием невроза или каких-либо отклонений в поведении. Нет, Свати Мукти осознала неуравновешенность мужа вскоре после свадьбы. Она выжидала, прежде чем отважиться на беременность, не имея потребности в постылой контрацепции, поскольку Шива был полностью погружен в себя. Едва забеременев Моаном, она уже жалела об этом. Раздражительность Шивы, перепады его настроения, его странные представления о вере — Свати не знала, что и думать. Почитав профессиональные руководства мужа, она пришла к выводу, что если он и не шизофреник, то, по крайней мере, находится в пограничном состоянии.