Мистер Пип - Ллойд Джонс Страница 37

Мистер Уоттс и Грейс условились свести воедино свои два мира, поместить их на стенах свободной комнаты и предоставить дочери самой выбрать тот, что придется ей по душе. Но ни один из них двоих не признавался другому, что хочет передать дочери кое-какие собственные принципы и убеждения, а их принципы и убеждения подчас противоречили друг другу. Я знала — и, пожалуй, все остальные тоже, — что мистер Уоттс не верит в Бога. Ему даже не требовалось заявлять об этом во всеуслышанье. Достаточно было на него посмотреть, когда моя мама приходила в школу побеседовать с нами о дьяволе. Застыв позади нее, мистер Уоттс набычивался, закрывал глаза и скрещивал руки на груди, как будто отгораживался и запирался на все замки от всего, что говорилось детям. Теперь, у костра, он без обиняков показал себя безбожником. Но сделал это с расстояния, из свободной комнаты. В случае опасности он бы мог сказать, что стал другим человеком. Что душа его спасена.

В голосе у Грейс звучал задорный юмор, который она умудрилась запечатлеть на стене. Мистер Уоттс беспокоился, что дочка, слушая игривый материнский голос, волей-неволей поверит в Бога. Кроме того, Грейс обладала даром убеждения, да к тому же неверие Сары было бы для нее равносильно предательству. Мистер Уоттс зашел в тупик. Что было делать? Его собственные списки больше напоминали конспекты лекций. В них не было живости. А раз не было живости, они не могли соперничать с завлекательными суждениями Грейс насчет души и дьявола.

Поздно ночью он прокрался в ту комнату и замазал белилами слово «дьявол», где только сумел найти. Теперь слово «дьявол» едва проглядывало светло-коричневыми буквами. Мистер Уоттс приободрился. Ненавистное слово обещало со временем выцвести. А через несколько дней он увидел, что Грейс наклеила на стену от пола до потолка изоляционную ленту, чтобы отделить свою родню от его любимых вымышленных персонажей.

При этих словах кое-кто из престарелых родственников Грейс тихонько захлопал. Другие одобрительно закивали.

Мы знали, особенно моя мама, кому желать победы в борьбе за свободную комнату. А когда среди слушателей раздались смешки, исход состязания был предрешен. Под «разбитыми снами» Грейс сделала такую приписку:

Когда у пса судороги — это верный признак. Пес лежит-лежит, а потом вскочит и давай озираться, будто его блоха в зад укусила. На самом деле он ищет, куда убежали его сны. Бывает, ляжет обратно, опустит морду на лапы и ждет, когда же они вернутся.

От таких забавных историй повстанцы начинали хохотать, и на их белых зубах вспыхивали отблески огня. А рассказчики тайком улыбались в темноте. Одной из рассказчиц была моя мать. Вообще говоря, многие настенные записи Грейс, воспроизведенные мистером Уоттсом, полностью совпадали с маминым видением мира и отчасти даже были знакомы нам, детям, по ее выступлениям в классе, рассчитанным на промывание наших мозгов.

На пятый вечер мистер Уоттс доверил белой стене мысль про Пипа и дьявола, уже знакомую нам по школьным обсуждениям. Опять же, о развитии этой мысли знали только мы, дети. А теперь мы услышали, что произошло, когда она выплеснулась на стены «свободной комнаты».

На тех же стенах мистер Уоттс стал подначивать Грейс, чтобы та описала дьявола. Когда он объявил об этом у костра, я шеей почувствовала мамино дыхание, хотя и стояла в стороне. Это был один из тех случаев, когда мистер Уоттс обращался непосредственно к моей матери. Он собирался вплести их старый спор в свой рассказ о битве за свободную комнату. И мама не зевала.

Я забеспокоилась: а вдруг мистер Уоттс надумает с ней поквитаться? Мне было страшно, что своей непоколебимой верой она себя выпятит из числа безвестных слушателей. Бросится отстаивать Бога и дьявола, невзирая на установленные мистером Уоттсом правила. А если она еще бездумно раскроет рот, то скатится на сплошные злобствования.

— Так вот, — начал мистер Уоттс, — по каким признакам распознать нечистого? Он покажет рога? Или предъявит визитную карточку? Оскалит безгубый рот? Не сможет поднять брови, потому как у него их нет? Или выдаст себя блудливым взглядом?

Мистер Уоттс сыпал вопросами — и сам лепил перед нами дьявола. Он стремительно собрал этот образ у нас в головах и так же стремительно принялся его разбирать при помощи тех самых объяснений, которые давала в классе моя мать. «Мы знаем дьявола благодаря тому, что знаем самих себя». Ну а откуда мы знаем Бога? «Мы знаем Бога благодаря тому, что знаем самих себя».

Маме наверняка это понравилось. Мистер Уоттс просто повторил ее слова, сказанные тогда в классе.

Парни, которые уже знали, каково убивать краснокожих, а на другой день нести на себе в горы раненого брата, наверное, испытали облегчение, когда услышали, что в их жилах течет не совсем уж дурная кровь. Сидя у костра, эти парни заново постигали то, что мы, дети, уже слышали на уроках.

Зашедший в тупик спор между мистером Уоттсом и моей матерью. Готовность мистера Уоттса поверить в одного вымышленного персонажа (Пипа), но не в другого (дьявола). Мамино убеждение, что дьявол так же реален, как Пип. Но если ее припереть к стенке, она бы призналась, что все изображения дьявола, в том числе и в обличье той старухи из ее детства, которая оборотилась устрашающим пернатым стервятником, — это не более чем балаган.

Сейчас мы слушали вовсе не рассказ мистера Уоттса. И не рассказ Грейс. Это была придуманная история, к которой приложил руку каждый из нас. Мистер Уоттс отраженным светом направил на нас наши знания о мире. Зеркал у нас не было. Их вместе с другими предметами, которые могли бы напомнить, кто мы такие и во что верим, давно бросили в огонь. В моих глазах мистер Уоттс сейчас возвращал нам частицу нас самих в виде истории.

На шестой вечер мистер Уоттс рассказал историю — если не ошибаюсь, собственного сочинения, — в которой определялось место неверующего. Не помню, чтобы он озаглавил свой рассказ, но я это сделаю. У меня это будет «История мушки-поденки». На месте моей матери вы бы, наверное, решили, что слушаете язычника, который признается в том, что все его прежние слова и верования были ложными. Я, со своей стороны, решила, что это подношение учителя моей маме.

ИСТОРИЯ МУШКИ-ПОДЕНКИ

Некоторые местности хранят свою историю в собственном названии. Примером может послужить улица Бери-Да-Помни. Жила на этой улице чернокожая женщина, которую все называли миссис Саттон; свое богатство мерила она по числу снов, что ей приснились. Ее белый муж-всезнайка, который на самом деле был учителем столярного дела (что само по себе неплохо, только учитель из него был никудышный), твердил, что ее богатство яйца выеденного не стоит. Много ли купишь за один сон? Сколько снов нужно заплатить за мороженое, за бифштекс? Он глумился и поднимал ее на смех.

Сон — штука тонкая: брось в его сторону одно резкое слово — он тут же съежится и умрет. А случилось вот что. В самый ответственный момент своего рассказа поднимает она глаза и видит, как ее беспрокий муж стряхивает опилки с волосатого предплечья. Тогда миссис Саттон решила записать свой сон на клочке бумаги. А для верности обмотала она эту записку вокруг камешка, который всегда носила в кармане.