Голубь и мальчик - Меир Шалев Страница 37

— Если этот дом так хорош, — спросил я, — почему его никто не покупает?

— Потому что все такие же глупые, как ты. Приходят, видят сырость на стенах, видят трещины, ржавчину и пугаются. Они думают больше о самом доме и о деньгах, а не о времени и месте. А тут хорошее место и подходящее время. Покупай, Тиреле снесет тебе его и построит новый. Для нее это пустяковая работа.

— Нет, Мешулам, мне этот дом по душе, какой он есть. Я только хочу его немного подправить.

— К тебе говорить, как к стенке. Ладно, давай зайдем, посмотрим, что можно сделать.

5

Войдя в дом, Мешулам начал простукивать стены и балки. Где кулаком, где ладонью, а где одними кончиками пальцев.

— Слышишь, какие нехорошие звуки? Видишь, какие трещины? Разбегаются себе во все стороны, туда и сюда. Нет, Иреле, этот дом покойник. И проседает с одной стороны больше, чем с другой.

Он вынул из кармана рубашки маленькую отвертку, воткнул в одну из розеток и выковырнул ее из стены.

— Посмотри на эту красотку, — сказал он. — Изоляция из черной ленты, еще с Мафусаиловых времен. Тут всё нужно менять. Смотри, — он взялся за кран в кухне, — смотри хорошенько.

Он потянул с силой. Кран вырвался из стены, оставляя за собой крошащийся ржавый обрубок и густые коричневые капли.

— Видишь? Это не потому, что я такой сильный, просто здесь всё прогнило. Ты посмотри на этот подвесной потолок, как он крошится, посмотри на стены внизу, возле пола, как они облупились. И то же самое здесь, видишь, как тут мокро, под дверным косяком? Протекает где-то в другом месте, а оттуда вода ползет под плитками, как вор через окно. Плохие люди жили в этом доме. Как они его содержали, так они друг друга ненавидели.

— Сколько будет стоить поменять всё это?

— Как построить новый, только больше головной боли.

— Сколько все-таки?

— Почему ты всё время спрашиваешь о деньгах? Завтра утром я привезу Тиреле, и ты поговоришь с ней о деньгах. Давай, пора возвращаться.

И когда мы шли к «Бегемоту», сказал:

— Ты только посмотри на этого приятеля!

Вокруг инжирного дерева валялись маленькие недозревшие плоды, а у основания ствола скопились бугорки желтоватых опилок. Я поднял взгляд и понял, что они падают из отверстий, высверленных в коре.

— Его надо выкорчевать, — сказал Мешулам. — У него в стволе живет гусеница, и оно не дает плодов. Убери его раньше, чем оно упадет кому-нибудь на голову.

— Я попробую его спасти, — сказал я.

— Что с тобой?! Дом разваливается, инжир засыхает, а ты их обоих хочешь сохранить? Построй новый дом и посади новые деревья!

Я отвез его в иерусалимский офис, оставил Лиоре сообщение насчет какой-то срочной поездки далеко на север с группой телевизионщиков из Австрии и вернулся в дом, который я себе нашел. Возвращение прошло нормально, я шел с хорошей и ровной скоростью, ничто не мешало и не задерживало меня, ничто не отклоняло с пути. Все машины уступали мне дорогу. Все перекрестки, что я проезжал, приветствовали меня зеленым светом. На выезде с главной дороги я съехал с асфальта и вернулся к дому, который себе нашел, прямиком через поля, по уже знакомой дороге.

Я снова оторвал доски, залез через то же окно, снова сказал: «Здравствуй, дом» — и дом снова мне ответил. Я разделся догола и нырнул в сладостную глубину ночи месяца нисана, любимого моего сезона. Первые хамсины и последние холода уходящей зимы перемежаются в нем, «как клавиши в пианино», так ты говорила, «прохладное с теплым». Я лежал голышом на своем туристском матраце, подложив под голову скатанный спальный мешок. Вокруг себя я ощущал дом. Человек внутри этого дома был я.

И еще одно чувство росло во мне, которого я не понимал тогда, в момент его зарождения, но понял сейчас. То было предчувствие Тирцы, сознание, что она вот-вот появится, ощущение, что открывается еще одна глава — та же и другая, прежняя и новая.