Счастливая девочка - Нина Шнирман Страница 37

Мы с Элкой так радуемся, что даже хохочем. Вот она, на своём месте, китайская лампа для ночи — по-моему, она стала ещё красивее! Вот не совсем круглое Бабушкино зеркало, а я раньше не замечала, какие красивые у него по бокам ребрышки! А вот и большая раковина. Я прошу Эллочку:

— Дай мне, пожалуйста, раковину, хочу послушать, вдруг там море шумит?

Эллочка подносит мне её к уху. Я слушаю, слушаю…

— Ну что? — спрашивает Эллочка. — Шумит?

— Нет, — говорю, — не шумит!

Эллочка подносит раковину к своему уху, долго слушает, а потом говорит недовольно: — Не шумит!

Анночка почему-то грустная. Я иду к навалке за шкафом и достаю оттуда Барбоса, утёнка Тима и Тигрёнка. Элка сразу берёт Тигрёнка и смотрит на него с какой-то печальной радостью. Или это радостная печаль — я не знаю. Вот это я совсем не понимаю, потому что я сама либо радуюсь, либо печалюсь. Даю Анке утёнка Тима — она вдруг улыбается и говорит:

— Это мой утёнок Тим — я его вспомнила, а раньше не помнила!

А я со своим Барбосом отхожу к окну, обнимаю его там крепко-крепко и глажу — когда его гладишь, руке так хорошо!

До ужина и после ужина мы с Элкой всю квартиру обсмотрели. Анка с Бабушкой на кухне, Мамочка с Папой у себя на кровати за буфетом — сидят и тихонько разговаривают. Я говорю Элке:

— Полезу под диван! — Залезла. — Чего-то, — говорю, — места тут стало меньше.

Элка смеётся. Вылезаю из-под дивана, и мы идём на кухню. Уже давно всем спать пора, но нас не укладывают, всем всё хочется посмотреть!

А на кухне что-то происходит непонятное: Анночка стоит на подоконнике, ладошки прижала к стеклу, а Бабушка двумя руками держит её за спину. Эллочка сразу подходит к шкафчику, который висит над столом в правом углу, открывает его и что-то там ищет. Я стою тихо, удивляюсь, Анночка с Бабушкой тоже стоят тихо, только слышно, как Элка чем-то шуршит в шкафу. За окном темно. Почему Анночка стоит на подоконнике, на что она смотрит в темноте за окном? Я не могу так долго стоять и ничего не понимать!

— Что вы тут делаете? — спрашиваю.

— Анночка Свердловск ищет. — У Бабушки такой серьёзный голос, что я понимаю: она совсем не шутит.

Я возмущаюсь и говорю:

— Бабушка, какой Свердловск, Свердловск отсюда очень далеко, очень-очень далеко — его нельзя увидеть!

Бабушка не оборачивается, но качает головой. Я так удивляюсь, что не знаю сразу, что сказать.

— Элка! — Я к ней просто бросаюсь. — Ты знаешь, что они делают?

— Нет, — сердито говорит Эллочка, — я мельницу не могу найти!

— Нашла, нашла, я его вижу! — Анночка кричит так радостно, что у меня в груди что-то беспокоится, а вдруг она действительно его нашла среди этих огоньков в темноте и сейчас его видит?

— Как хорошо, деточка, как хорошо, милая, что ты его видишь! — говорит Бабушка, и у неё такой голос, как будто она очень счастлива.

— Что она там нашла? Что она там видит? — спрашивает Эллочка удивленно.

— Свердловск она видит, — говорю.

— Что?! — У Элки делаются огромные глаза, и она вдруг как закричит: — Ба-буш-ка! Какой Свердловск, что за глупости! Нельзя отсюда видеть Свердловск — он очень далеко, за много сотен и тысяч километров. — Эллочка повторяет это несколько раз и добавляет: — И никто не может его отсюда найти, и никто не может его отсюда увидеть!

Бабушка поддерживает Анночку за спину, поворачивает к нам голову. У неё спокойное, но строгое лицо, это так непривычно, и говорит Эллочке:

— Я думаю, что кто-то не может видеть, а кто-то и может! — И отворачивается к окну.

Элка хватает меня за руку и тащит в нашу комнату. Мы садимся на её «атаманку». Молчим.

— Я ничего не понимаю, — говорю, — просто можно обалдеть!

— Да уж, — говорит Элка, — но что-то здесь не так! А что, не знаю, — добавляет она мрачно. Спрошу потом у Бабушки, думаю. И говорю Элке:

— Ты «иждивенок» смотрела?

— Нет, — радуется Элка, — пошли посмотрим!

Мы идём в столовую. Папа сидит за своим письменным столом, что-то делает, Мамочка вынула много посуды из буфета — разглядывает её, а мы проходим в их «спальню», она между буфетом и роялем. У стены, как и раньше, их кровать, по другой стенке, рядом с кроватью, туалет, он очень красивый! Между туалетом и роялем стоит этажерка с нотами, и на её последней, самой высокой полке стоят «иждивенки» и чья-то фотография. «Иждивенки» стали ещё красивее — это две небольшие фарфоровые девушки, сидят рядом, держат один кувшин, а из него как будто льётся вода. Они сидят как будто на камне, а вода из кувшина льётся как будто в небольшой пруд. Очень, очень красиво, а до войны я этого не понимала! Элке, по-моему, тоже очень нравится.

Приходит Анночка и говорит:

— Ой, какие красивые тарелки!

Мамочка даёт ей посмотреть одну тарелку и просит Эллочку помочь ей разобрать посуду. Я бегу на кухню. Бабушка моет кастрюльки. Я сразу спрашиваю у неё:

— Бабушка, скажи, пожалуйста, ну как отсюда, из Москвы, можно Свердловск увидеть?

Бабушка улыбается и говорит:

— Деточка, Анночка уехала из этой квартиры в два с половиной года. Она её не помнит, здесь всё для неё чужое. А помнит она Свердловск — маленькую комнату с сундуком, маленький деревянный стол, скамейку и две табуретки — вот где пока её родной дом! И она скучает по нему, — заканчивает Бабушка.

— Скучает?! — Я так поражена, что ничего не могу сообразить, очень расстраиваюсь и боюсь спросить про главное: что же будет дальше?

— Не расстраивайся, деточка, — смеётся Бабушка, — к хорошему очень быстро привыкают, через три-четыре дня она забудет Свердловск, нет… она потом будет его помнить, но просто эта квартира станет её родным домом — она полюбит её!

— Как хорошо! — говорю я тихо.

Бабушка гладит меня по голове и говорит:

— Теперь всё будет хорошо, потому что мы вернулись домой!