Низость - Хелен Уолш Страница 37

Джеми

Мистика, ё. Типа того, что мы пришли и кому-то помешали. Вообще, Син — последний парень на этом свете, с которым наша Милли стала бы связываться, но я знаю, что я не придумываю. Ихняя парочка ведет себя вдвойне подозрительно. Я пока что лезть не буду, запомни — подожду, когда она выпьет и потом уже. Вытяну из нее, что за дела, и вот чего я скажу: мне поебать, кто такие его братья, если он хоть пальцем девчонку тронет, он труп.

Я собираю войска и ставлю их в боевую готовность.

Милли

Сеффи-Парк запружен студентами. Море шапочек с кисточками, южных акцентов и светящихся бенгальских огней. Невзирая на то, что Билли покрасился в кричащего блондина, а Кев и Мэлли, приятели Сина, похожи скорее на продавцов из «Big Issue», я чертовски горда, что гуляю со своими ребятами. Тот инцидент с Сином, чем бы он ни был, растворился в кокосовом приходе. Временами вороватый взгляд с его стороны вытаскивает происшествие из моего подсознания, и меня передергивает. Это не было и никогда не будет Нашим.

У палатки с хотдогами мы находим Лайама с женой. Их сын Тони глазеет в немом изумлении на призрачные ливни. Лайам приветствует Джеми и Билли, по-медвежьи обнимая их, а Сина едва похлопывает по спине. Кев и Мэлли отодвигаются назад, одеревеневшие и нервные — такая его, Лайама, извечная реакция на пацанву.

— Ты же знакома с Джеки, правда? — произносит Лайам, обхватывая меня рукой и увлекая к ней.

Мы обмениваемся застенчивыми улыбками, и я чувствую, как в горле застревает виноватый комок. С того вечера, как я встретила Лайама в «Ливинг-Рум», я много и часто о нем думала. Глупые, безобидные фантазии, не имеющие, по большому счету, никакого отношения к сексу. Просто, как мы с ним гуляем на набережной. Общаемся. Флиртуем. Узнаем друг друга.

— Привет, как у тебя дела?

— А, пожаловаться не на что, — говорит она. — А ты? Закончила свой универ?

— Нет, — отвечаю я жалобно. — Последний курс.

Когда видишь Джеки, в голову лезут мысли о сосущих младенцах, отвисших грудях и домашних обедах. У нее нежные, благородные черты лица и манеры, настолько естественно сочувственные, что почти асексуальные. Целовать можно, ебать — нет. Хотя она не позволила материнству разнести себя в разные стороны. Она следила за фигурой немилосердно изнуряя себя аэробикой и пилейтс; на ее по-медицински белоснежном лице нет ни пятнышка, ни морщинки. К тому же она знает, как надо вести себя с этим добродушным мерзавцем, в смысле ее мужем. Ох, наверно ей бы польстило, если бы она знала, что я о нем думала.

Ночной небосвод на некоторое время пустеет, и Тони возвращается в реальный мир, встает на носки и открывает шквальный огонь кулаками в нескольких дюймах от моего живота.

— Эй, эй, ну-ка прекрати, — говорит Лайам, оттаскивая его от меня. — Помнишь, что мы с тобой говорили? Всему свое время и место, а, сынок?

Я улыбаюсь. Тони выпячивает подбородок и складывает руки на груди. Я треплю ему волосы.

— Качественный левый верхний ты наработал, Тони, — замечаю я и отвожу глаза на Лайама. Он секунду удерживает мой пристальный взгляд, и я спрашиваю себя, то ли я ему нравлюсь, то ли я слишком напилась и меня пробило на большие чувства. Магию разрушает внезапный удар кулаков Тони, который вьется вокруг меня, крутясь и вертясь будто оса. Лайам безнадежно качает головой.

— О’Мэлли здесь где-то, с тем новым парнем, — сообщает он. — Черт возьми. Как его зовут. Хорнби. Видела, наверно, его в «Эхо» на той неделе?

Я немного падаю духом. Вся эта боксерская тема для меня просто протухла. Начнем с того, что я увлекалась боксом в те времена, когда О’Мэлли вел занятия на Гранби-стрит. Нас в те времена было человек десять, в основном друзья Джеми и Сина. Затем он нашел в городе помещение побольше, оборудовал его зеркалами, беговыми тренажерами и сауной, и это все не замедлило превратиться в рассадник вышибал, псевдо-бандюков и бабищ с фигурой Настоящего Мужика. На Гранби я была единственная девчонка, это означало, что я должна была тренироваться и спарринговать с пацанами. Все меня любили и безбожно баловали. А вот женщины, они злые и жестокие — никакого внимания к защите или работе ног. Единственное, что их интересовало, это вопрос, насколько быстро они, выйдя на ринг, сумеют расквасить в лепешку нос своей сопернице.

Смена тресков и хлопков сигнализирует о начале главного шоу сегодняшнего вечера. Все головы поднимаются к небу, и ночь вздрагивает многотысячным разноцветьем. Оно сменяется смачными аплодисментами и пьяным весельем. Студенты громко и радостно кричат, обнимая друг друга и скаля зубы, как придурки. Я отстраняюсь, откидываю голову насколько могу далеко назад и вылавливаю остатки пива из банки. Осторожно выпускаю ее из рук на землю и зажигаю еще одну сигарету. Джеми тут же материализуется передо мной с очередной холодной банкой.

— Дважды за сегодня, прикинь? — сообщает он, дергая для меня за кольцо.

— У?

— Тока что видел твоего предка вон там, в очереди за пивом. С какой-то девушкой. А вон он, там!

Он указывает на толпу людей с другой стороны от костра. Заноза страха проникает мне под кожу. Папа. Я уверена — я просто уверена, это меня убьет. Мой взгляд скользит от лица к лицу и встречается прямо с ним. Он быстро отпрянывает, словно не видит меня и поворачивает голову к разноцветной вспышке в небе, выпущенной на каком-то дальнем шоу. Но лицо его выдает его с потрохами. Его запалили. Прежде чем я успеваю остановить его, Джеми стартует. Они по-мужски обнимаются и над чем-то смеются. Джеми разворачивается и показывает на меня. Папа наклоняется и подносит ладонь к глазам, словно стараясь разглядеть меня. Машет мне. Я знаю, что сейчас произойдет, прежде чем это происходит. Улыбающаяся и сияющая телка подскакивает к папе и вручает ему хот-дог. Она нежно чмокает его в нос. Она младше меня. Папа нервно чешет затылок и косится в мою сторону. Девка эта — одна из его первокурсниц высокая, светловолосая и умилительно счастливая, что пришла сюда, с ним. Она изо всех сил старается по-детски, по-девчачьи восторгаться фейерверками. Она сутулится и жеманно лыбытся Джеми. Мне хочется запустить ей в лицо петардой. В том, что преподаватели тусуются со студентами ничего необычного нет. Джон Фенни вывозил свою ораву с «Тендера в Литературе» на безумные отрывы в Амстердам, но папа никогда не одобрял подобное общение.