Признания на стеклянной крыше - Элис Хоффман Страница 37

Бланка как будто приободрилась.

— Правда?

— А может, даже на три части!

— Пойду-ка я отведу их спать, — сказала Мередит Дэниелу. — Никуда не исчезайте.

— И правильно, — сказал Сэм. — Сестричка у меня — грудной младенец, а мне самому шесть лет. Веди нас в постельку, няня!

— А то, что Конни здесь мерзнет, тебе не приходило в голову? — спросила Мередит.

Сэм сунул попугая в карман пальто.

— Я думал, Коннектикут приучил тебя к холоду, — сказал он своему любимцу.

Покуда Мередит водворяла своих подопечных под крышу дома, Дэниел размышлял над ее теорией, что самая глубокая привязанность у человека — не к конкретному лицу и не к обстоятельствам, а ко времени. А еще — над тем, что он положительно не в силах оторвать от нее глаз.

— Вы уж нас извините, ради бога, — сказала Мередит, когда вернулась назад. Вернулась с бутылкой виски. Прихватить еще и стаканы сочла излишним. — Я полагаю, это нам не помешает… Сэм не такой, как вы могли подумать, — продолжала она, сделав глоток из горлышка. — Он, в сущности, хороший. И талантливый. Это его наркотики сбили с панталыку.

— Так мать могла бы говорить о сыне.

— Но я ему не мать.

— Ему бы нужно пройти реабилитацию.

— Ему много кой-чего нужно, — сказала Мередит устало. — А реабилитацию он уже проходил.

— Смотрите! — Дэниел показал наверх. Оттуда тонкой струйкой сыпался пепел. Похожий на снежинки, только черного цвета. То ли зола из печной трубы, то ли гарь с пролетающего мимо самолета — или, возможно, редкое явление, вызванное погодой: откуда-то с дальнего берега подняло в воздух черный песок, перенесло сюда и высыпало на газон.

— А что случилось, когда ему было шесть лет? — спросил Дэниел. — Он почему-то упомянул этот возраст.

Мередит глотнула еще раз и передала ему бутылку.

— Тогда умерла его мать.

— Ах, вот как вы пришли к своей теории! Раз время держит в плену живых людей, то отчего бы ему не держать в плену и духов?

— Нет, — сказала Мередит. — Я пришла к этой теории, обнаружив, что не в силах уйти от своих шестнадцати лет.

Дэвиду было сейчас не важно, вернется ли он когда-нибудь в Нью-Хейвен, допишет ли до конца свою диссертацию. Для него настал момент совершенной чистоты, каких еще не было на его веку, как не было и тех чувств, что он испытывал. Будь ему надобность остаться в каком-то времени навеки, он выбрал бы этот миг. В котором — иссиня-черная ночь, желтые листья, еще держащиеся кое-где на оголенных деревьях, и темноглазая красивая женщина, прихлебывающая виски. И ее взгляд, устремленный на него, — и то, что он при этом ощущает.

— А это что, плохо?

— Для меня — да. Из-за меня тогда погиб человек.

— Не верю.

— Вы просто ничего не знаете. Я в свое время была пловчихой, а теперь плавательные бассейны наводят на меня ужас. Никак не уйду от беды, которая тогда стряслась.

— Значит, и вы в плену у времени. Так же, как ваше привидение.

— Оно не мое. — Мередит взяла бутылку и приложилась к ней уже основательно. — Но мы похожи. Обе не можем сдвинуться с прежнего места.

Дэниел Финч задумался. Его пронизывало желание. Он потерял все свои ориентиры, но это ему было абсолютно все равно.

— Разбейте время, которое держит вас в плену. — Материя, когда ее разрушат, перерождается, приняв иное обличье. Так и ужасное прошлое Мередит могло переродиться в настоящее, в эти минуты здесь, с ним.

— Как это? — Лицо Мередит, сосредоточенное, с нахмуренными бровями, обратилось к нему.

— Сделайте то, чего больше всего боитесь.

— Вот прямо так?

— Не раздумывая. Мыслительный процесс слишком переоценивают.

— Слышать такое от ученого! Я, кстати, всегда считала, что переоценивают как раз чувства.

— И очень ошибались.

Мередит посмотрела на него внимательно.

— Что, так-таки взять и сделать?

Он кивнул.

— Главное — не задумывайтесь.

Мередит встала и подошла к бассейну. У нее перехватило дыхание от страха, от готовности совершить безрассудство. Она остановилась на краю бассейна. На поверхности черной воды лениво плавали там и сям желтые листья. Дэниел едва различал ее в темноте. Она сняла пальто, потом скинула с ног туфли. Стянула джинсы и трусики, свитер; расстегнула и сбросила лифчик. Старалась ни о чем не думать. Наэлектризованный мозг застыл в состоянии покоя, наполнился настоящим — желтыми листиками, водой; этим временем, этим мгновением.

Дэниел, пораженный, зачарованный, наблюдал, как она подходит к бортику бассейна. Никогда ему не освободиться от этой картины — да, впрочем, и желания такого не возникнет. Теперь он видел очертания ее тела. Чистые линии длинной спины. Разглядеть как следует, как хотелось бы, не удалось: она исчезла. Он согласился бы любоваться ею хоть целый век, но — всплеск, и она скрылась в чернильной тьме воды. Ему оставалось решить, что делать — последовать за ней или, уподобясь вот именно некоему призраку, тихо убраться подобру-поздорову, сквозь пепел и кусты самшита — в иное место, иное время.

Холод стоял собачий; видно было, как от дыхания идет пар. Дэниел был не ахти какой пловец, но об этом он сейчас не задумывался. Он разделся. Сбросил на портфель и на пальто ворох одежды — брюки, рубашку, нижнее белье, — перешел через дворик и ступил на край бассейна. Мередит уже всплыла наверх и держалась на воде в стоячем положении. Она видела, как Дэниел большой нескладной рыбиной плюхается в воду на каскадном конце бассейна, и рассмеялась, наблюдая его неуклюжие движения. Он зашлепал к ней.

— Пловец из вас никакой, — сообщила ему Мередит.

— Это правда. Зато я умею играть в пинг-понг. И катаюсь на коньках.

Дэниел не мог унять дрожь. Только этого ему не хватало до полного комплекта! Все сошлось вместе — и холод, и виски, и странность этой ночи…

— Из-за меня когда-то один человек покончил с собой, — сказала Мередит.

— Люди кончают с собой из-за того, что происходит в них самих, а не из-за кого-то другого.

Дэниел безраздельно отдался во власть гипноза, разлитого в воздухе. Он не барахтался, перебирая ногами — просто лежал на воде.

— Это что, такой закон физики? Что причиной самоубийства может быть только лишь его автор?

— Так ведь на то оно и само, — сказал Дэниел.

— Ох, и все-то вы знаете!..

Дэниел подплыл ближе. Положил ладони ей на пояс. Он определенно чувствовал себя под током. Вот потешался бы сейчас его наставник, доктор Розен: выходит, токи и импульсы действительно неотделимы от человека! И не они ли — составляющее желания?