Марк Шейдер - Дмитрий Савочкин Страница 37

Я открываю глаза.

Я сижу в своей машине, в своем стареньком, потрепанном «Пежо», из которого практически не выхожу последние дни. Как странно – я, кажется, не помню, где находится мой дом. Я так давно живу на колесах, что уже отвык от чего-то другого.

В машине работает обогреватель, не дающий мне околеть: я припарковался посреди поля, и колеса уже занесло снегом почти по днище, а ветер гудит так, что временами я не слышу собственных мыслей. Время от времени я нажимаю на прикуриватель. Не потому, что курю. Просто чтобы было еще теплее. Или… не знаю, просто нажимаю и не думаю, зачем. Он срабатывает, я достаю, смотрю на него, вставляю обратно и нажимаю опять.

У меня поцарапаны руки. Странно, что я это только сейчас заметил. Нижнее ребро правой ладони и почти вся тыльная сторона левой. Как будто сильно протер их крупнозернистой наждачной бумагой. Кровоточат, но совсем немного – кровь не капает, просто смазывается, если я чем-то до них дотрагиваюсь. Я оставляю прикуриватель в покое и начинаю искать какую-нибудь тряпку, чтобы промокнуть руки. В итоге обхожусь бумажкой – кажется, страницей из чьего-то личного дела.

На панели, перед сиденьем пассажира, лежит пистолет. Он уже не дымит, но ствол все еще теплый, когда я к нему притрагиваюсь. Хотя, может быть, это из-за работающей печки. Может быть, мне только кажется.

Может быть, мне вообще все это только показалось.

Я закрываю глаза.

Я открываю глаза.

Раз за разом я прокручиваю в голове события прошедшей ночи. Теперь, вероятно, я обречен на это до конца своих дней.

Вот я подъезжаю к дому по адресу, который дал мне отец Василий.

Вот я проезжаю мимо и останавливаюсь в двух кварталах. В машине стоит сигнализация, но я все равно пару раз оглядываюсь, пока иду обратно, – в таких районах могут вскрыть тачку и под сигнализацией.

Вот я обхожу дом по широкой дуге – обычная блатная лачуга, каких тысячи в пригородах шахтерских городов.

Вот я замечаю человека. Не сразу в такой темноте я понимаю, что это женщина, – походка проста, но характерное движение головой ее выдало.

Вот я делаю шаг навстречу. Что-то говорю.

Что же я сказал?

Кажется, что-то вроде «Добрый день» или «Стоять на месте» – в общем, что-то в этом духе.

Я смутно помню, что было потом. Стараюсь воскресить в памяти детали, но что-то все время ускользает. Я напрягаюсь, пытаюсь ничего не упустить.

Вот она открывает свою сумочку.

Вот я делаю еще один шаг в ее сторону.

Вот она выхватывает что-то из сумочки. Секунда за секундой восприятие идентифицирует то, что она выхватила. Сначала я вижу, что это маленький продолговатый предмет. Потом я вижу, что это блестящий металлический цилиндр. Затем я вижу, что это аэрозольный баллончик. И, наконец, я замечаю надпись и вижу, что это «Терен-4М». Б*дь, кто ей продал «Терен-4М»?

Я действую рефлекторно.

Вот моя правая рука уходит вниз и за спину. Пальцы ложатся на рукоять пистолета.

Вот уже я выхватил пистолет и снял с предохранителя.

Я закрываю глаза.

Вот – отчетливо – я вижу, как я стреляю. Не взводя курок, самовзводом. Это плохо для пистолета, но я ведь не задумывался тогда о таких пустяках, верно?

Я вообще ни о чем тогда не задумывался.

А вот падает женщина. Медленно-медленно. Так, как будто бы она уловила темп вращения земли и пытается теперь путешествовать в пространстве сама, чтобы соприкоснуться с поверхностью планеты по какой-то ей одной известной траектории.

Я открываю глаза.

И вот только в этот момент – когда женщина стыкуется с землей – я начинаю понимать, что происходит.

Всего секунда уходит у меня на полное осознание ситуации.

Я не нахожусь при исполнении и веду расследование, которого не существует. Я не регистрировал ни источники, ни выход в поле, тем более, не пытался получить какой-то ордер. Оружие за мной закреплено на постоянку, но сейчас оно должно лежать в сейфе. Я долго не спал и отправился с оружием и расшатанными нервами по адресу, который получил из недостоверного источника, на основании только своей больной интуиции. Я напал в темноте на первую попавшуюся женщину, не представился и застрелил ее только потому, что она достала газовый баллончик.

У меня есть труп.

И нет ответов на вопросы.

Наоборот, вопросов становится все больше и больше.

Я ни на миллиметр не продвинулся в своем расследовании, зато успел обзавестись трупом.

Трупом?

Я наклоняюсь над ней и проверяю пульс. Проверять нечего. Пульса нет. Есть лужа крови – и нет пульса. Я быстро иду к своему автомобилю, оборачиваясь по сторонам, – не вышел ли кто на выстрел? Я совсем не помню звука выстрела, обычно он врезается в память, это ведь чертовски громко – я имею в виду выстрел. Но я не помню его, и никто не показывается на улице: то ли пистолет действительно выстрелил беззвучно, то ли в этом районе никто не выходит на улицу ночью, посреди зимы, услышав пальбу. Я подгоняю свой «Пежо» к дому и останавливаюсь, почти наехав колесами на труп женщины. Сейчас, в свете фар, я вижу, что это совсем молодая девушка. У нее слегка раскосые глаза и белесая кожа, чуть тронутая наркоманским ранним старением. А еще огромное красное пятно на одежде спереди и сзади, под сердцем, чуть левее позвоночника. Я открываю багажник и одним рывком забрасываю туда труп. Быстро прошариваю по карманам, но при ней нет ни документов, ни бумажника, а денег в кармане – пятнадцать гривень с мелочью. Я их забираю, чтоб версия ограбления мешала тому, кто вдруг захочет найти ее убийцу.

Черт, почему же я не слышал выстрела?

Я отвожу тело за город и выбрасываю в посадке, среди небольшой полосы деревьев на обочине дороги. Здесь все выбрасывают трупы в посадке. Считается, что тела, валяющиеся вдоль дороги, – жертвы ДТП, хотя на пустой дороге машины почти никогда никого не сбивают. Но менты не станут ковырять это дело. Здесь так не принято. Если кто-то выбросил тело в посадке – значит, ему было нужно. Зачем лезть в чужие дела?

Я отъезжаю от трупа как можно дальше, выезжаю из города с другой стороны, куда-то в поле, и останавливаюсь посреди заснеженной степи.

Я не глушу мотор, потому что если выключить печку, то можно околеть, и продолжаю механически нажимать на прикуриватель.

Убить человека легко.

Сложно это осознать.