Интересная Фаина - Алла Хемлин Страница 37

Елизавета стала коленями на кровать перед Фаиной, подпихнула под Фаину полотенце и засунула свою первую руку в Фаину.

Фаина не ожидала руку Елизаветы, хоть все время ожидала руку человека по отношению к себе. И до того Фаина такое ожидала, что за столом сразу хватала вилку. Вилка Фаине виделась как рука, тем более эта рука хорошо кормила.

В комнате было почти что темно. Горела только малюсенькая лампочка в углу, на круглом столике. При царизме были такие лампы — с абажурчиками. Народ как-то терпел без абажурчиков, и ничего, никто из народа от этого не умер. Из науки уже давно известно, что народ мёр от другого.

В Фаине от руки Елизаветы стало сначала тесно, а потом стало больно. Фаина крикнула, но из сильного уважения и сильного страха не дернула ни своими ногами, ни чем своим, и не заплакала.

Елизавета начала гладить второй рукой живот Фаины и шептать тихенькое и сладенькое — ло-ло-пс-пси-сис-сис.

Фаина слушала голос и руки Елизаветы.

Голос и руки у Елизаветы договорились втроем и рассказывали Фаине вместе про ло-ло-пс-пси-сис-сис.

* * *

Еще при матери Фаина плакала и кричала, когда мать резала материю ножницами. Тем более Фаина плакала и кричала, когда мать рвала материю руками. От ножниц шел страшный лязгот, а от рук — страшный трéскот.

Мать кидалась к своей дочечке и шептала тихенькое и сладенькое. Про что — Фаина тогда еще не знала, а сейчас уже не помнила, что тогда не знала, про что это было. Может, и про ло-ло-пс-пси-сис-сис.

Когда Фаина переедала, фельдшерица делала Фаине клизму — отвар из ромашки с льняным маслом. Фельдшерица не сразу засовывала в Фаину. Фельдшерица сначала давала Фаине платочек, мокрый от одеколона провизора Остроумова, и говорила втянуть платочек в нос. Потом фельдшерица гладила вокруг дырочки и шептала что-нибудь тихенькое и сладенькое — ло-ло-пс-пси-сис-сис. От такого утишалось везде, тем более вокруг. Потому Фаина не дергалась, когда фельдшерица засовывала и заливала.

Фаина уже давно знала одеколон по имени Корилопсис. Одеколон пересиливал все на свете, даже весь на свете горшок после клизмы.

У Фаины Корилопсис был не цветок, а грек. Грек Корилопсис служил в магазине, где покупалось все на свете высушенное и пахучее до головного дурмана. Перемолотое тоже покупалось. Там была гвоздика, ваниль, корица и прочее для мучного и сладкого.

Раз Марина, гуляючи с Фаиной, завела Фаину в пахучую дверь.

Марина пошла завесить, за чем пришла, а Фаина осталась стоять на месте. Фаина, может, пошла б дальше, если б не Корилопсис, который стоял и тянул свою руку к Фаине.

Фаина сложила у себя в голове одно с другим, и у Фаины там получилось, что Корилопсис ждал Фаину.

Фаина положила свою руку на руку Корилопсиса. У Корилопсиса рука была не жаркая, по цвету как несильный чай и сильно гладкая. Лицо у Корилопсиса было такое же, хоть Фаина его лицо ничем не трогала.

Фаина сказала Корилопсису:

— Здравствуйте.

Корилопсис ничего не ответил.

Фаина хотела забрать свою руку у Корилопсиса раньше, чем Корилопсис заберет свою руку у Фаины. У Фаины все всегда забирали свою руку раньше, потому Фаине на всякий случай и захотелось.

А Корилопсис молчал, хоть свою руку никуда не забирал.

Тут Марина сказала Фаине, что надо выходить.

Фаина сказала Корилопсису:

— До свидания.

И вышла со своей рукой.

Фаина была дурочка, а не дурочка, и сразу увидела, что грек Корилопсис сделан не из человека, а из дерева.

Так для Фаины получилось еще лучше, потому что дерево при случае хоть и сгорит, а не потонет.

* * *

За хорошее поведение Елизавета водила Фаину в разные кондитерские, чтоб Фаине было приятно и чтоб другие видели.

Фаина просила у Елизаветы цукаты с мороженым и получала.

Цукаты Фаина кушала от всей своей души. Цукаты жили во рту почти что очень долго. Фаина каждый раз хотела не глотать цукаты, а оставлять в живых навсегда. Но из науки давно известно — не всякому человеку дано такое, чтоб не проглотить то, что уже у человека во рту. Тем более сладенькое.

Елизавета говорила Фаине, что девочкам нельзя много сахарного, что от многого сахарного у девочек появляются неправильные мысли. Что сначала такие мысли появляются про сахар, а потом про что попало.

Фаина спросила у Елизаветы, или одна порция цукатов с мороженым — это много.

Елизавета сказала, что нет. Что две порции — это уже много.

* * *

Фаина про что попало думала, а про что попало с сахаром — не думала.

Фаине захотелось испытать себя на сахар.

Фаина ночью встала с кровати, тихонечко пошла, взяла из буфета, который для прислуги, сахарницу и всю съела.

Голый сахар был Фаине еще вкусней всех на свете цукатов. Тем более колотые кусочечки сначала сладенько кололи язык, щеки внутри и верх тоже. Потом кусочечки скоренько успокаивались и сами катились на низ, как вода. Цукаты застревали, а сахар нет, не застревал. Хоть Фаине нравилось носить в зубах цукатные крошки, сахар из сахарницы понравился еще сильней.

Фаина спросила у Марины, где в доме есть сахар кроме сахарниц и банок.

Марина сказала, что в кладовке за кухней есть голова на полпуда.

Фаина попросилась к голове.

Голова стояла без шеи. Если б у головы была шея, тогда б по виду голова была похожая на длинную вверх прическу женщины в синем толстом платке домиком. А так на голове был не платок, а толстая синяя бумажка.

Фаина отвернула бумажку и потрогала голову. Голова была гладкая, как рука у Корилопсиса, хоть белая и никакая по теплу и холоду.

Еще голова была гладкая, как живот у Фаины. Фаина знала про свой живот, потому что сама себя гладила. Фельдшерица научила Фаину гладить живот, когда в животе болело. Фаина для сравнения гладила и свои руки, и свои ноги, и свои щеки с носом и с губами. Живот у Фаины всегда был лучше всего на свете.

По цвету голова у сахара была даже белей, чем живот у Фаины.

Фаина погладила голову у сахара рукой, как учила фельдшерица.

Потом Фаина послюнявила палец и начала кататься пальцем по голове — от самого верха до самого низа.

Потом Фаина встала на скамеечку, обхватила голову двумя руками и начала лизать острый верх. Языку было колко и сладко. Как когда Фаину целовал попугайчик или мужчина с карточки.

Марина сказала Фаине, что уже хватит, и увела из кладовки.

Фаина пришла в свою комнату, легла на кровать, хоть Елизавета запрещала днем лежать. Фаина завернула платье с рубахой, стащила панталоны и начала гладить сама себя сахарными руками.