Отара уходит на ветер. Повесть - Алексей Леснянский Страница 36

— Или пере, — предположил Вовка.

Надеясь догнать блудных носителей руна, хакасские аргонавты со всех ног припустились к радуге. Она разрушалась на глазах. Краски на арке облупливались и бледнели, от неё откалывались куски, и вскоре от броского ориентира не осталось и следа. Несмотря на это, ребята продолжали погоню на немыслимой для человека скорости. Для человека — да, но не для пастухов, которых за людей никто не считает. Это был беспрецедентный галоп по азиям. На средних и дальних дистанциях устанавливались олимпийские и мировые рекорды, у которых не было свидетелей, кроме Иеговы. Но усталость всё же взяла своё. На восьмой версте пастухи повалились наземь. Через пять минут выяснилось, что не замертво. По-стариковски кряхтя, парни поднялись и пошли пешком. Ну как пошли — поковыляли по ковылю. А спустя какое-то время и ковылять уже не могли — отказали ноги. Оставалось одно — ползти. И надо отдать должное доблестной дурости пастухов: желая сократить расстояние до отары хотя бы на несколько метров, они поползли на коленках, как семимесячные. Затем ребята впали в ещё более глубокое детство, когда вроде и тело-то канолевое, и без пробега будто, а всё равно лежишь, как парализованный, ещё и рот пустышкой заткнут. Словом, делать нечего — парни стали продвигаться вперёд мысленно. А потом и мысли выдохлись и потухли — пастухи забылись сном…

…Проснулся Вовка глубокой ночью. Он лежал на спине, поэтому первое, что увидел, было небо. Его сердце, замешанное на романтических дрожжах, переполнил восторг. Над пастухом мерцали биллионы звёзд, сновали по своим космическим делам спутники, сгорали от любви к вселенной кометы. Такого красивого ночного неба, как над хакасской степью, Вовка не видел нигде. Не зная, что делать с нахлынувшими на него переживаниями, внук славян протянул руку к древнерусскому ковшу Большой Медведицы и долго вот так голосовал неизвестно кого из лежачего положения.

Не хочется лишний раз топить рыло в чабанскую сагу, однако как умолчать о том, что Вовкин экстаз не может служить для нас маяком в небесном вопросе. Юноша откровенно слабо разбирался в ночных небосклонах, так как к семнадцати годам мало где побывал. Вот поколесил бы с Колумбово, Конюхово да Кусто по белу свету, понаблюдал бы с разных морей и континентов за звёздными высями, тогда понял бы, что такого совершенного Млечного Пути, как над хакасской степью, действительно нет нигде. Ни там, ни вон там, ни даже там. Пишу это не на правах путешественника, рекламы или любви к малой Родине, а нахально. Сейчас даже заставил себя возненавидеть степь и взглянуть наверх (время 23:25, безоблачно) глазами предвзятой вражины. Пустое. Краше нашего звёздного неба нет и даже, быть может, и быть не может.

Санька проснулся за час до Вовки. Подложив руки за голову, он смотрел на звёзды и группировал их в новые созвездия по своему усмотрению, нимало не соображаясь с астрономией. Не забывал и присваивать своим треугольникам, галошам, иж-юпитеру, фляге, моторашке и бескозырке-как-у-Димона соответствующие имена. Если выходили повторы, как в случае с треугольниками и калошами, то к именам добавлялись цифры — Санька не оставлял шансов космическому хаосу. За овец пастух был относительно спокоен. Он знал, что поздним вечером они сбились в круг и улеглись спать, следовательно, до утра не смогут уйти в отрыв. Хоть какой-то плюс.

— Сань, спишь? — прозвучал в ночной тиши вопрос, прервавший межгалактическую войну между созвездиями Бескозырки и Моторашки на самом интересном месте.

— Нет, — был ответ.

— О чём думаешь?

— О фигне всякой.

— Поделись, — попросил Вовка.

— Ты всё равно не поймёшь, — посмотрев на обречённую Моторашку, сказал деревенский.

— Сань, а ты вот кем хочешь стать?

— Опять ты со своими глупостями.

— Нет, ну кем — а?

— Смотрящим по космосу, — брякнул Санька, подогнав на подмогу Моторашке звездолёты с Галоши-4.

— Всё шуточки тебе… А я вот примером хочу стать…

— Семью семь?

— Да иди ты!

— Не, ну я серьёзно, — сказал Санька. — Примеры, они ведь разные бывают. Могут плюсоваться, делиться там. Скажи хоть, чему ты, гамно, равно?

— Я с тобой как с другом, как с братом, а ты… — обиделся Вовка.

— Ну всё, всё — прости… Каким примером-то?

— Положительным… Знаешь, как-то зимой в автобусе ехал. Зашла бабушка на другом конце. Все места заняты. Она встала рядом с пацаном, лет двенадцать ему.

— Салапет, — прокомментировал Санька.

— Ага, — согласился Вовка и продолжил: «Так вот я на него смотрю и вижу, что не урод он, абсолютно нормальный пацан. Лицо у него хорошее и доброе. Но он не встаёт, чтоб место пенсионерке уступить. И я не могу понять, почему он не встаёт. Смотрю на него — ну нормальный же пацан, а сидит гад и невинно так на бабулю смотрит. И тут меня как по башке шарахнуло: да он же просто не знает, что в таких случаях вставать надо. В какой он школе учился?! Кто его родители, Сань?! Короче, я встал и кричу со своего конца: «Бабушка, Вы садитесь на моё место!». А потом обращаюсь не к пацану, чтоб ему не стрёмно было, а ко всему автобусу. «В таких случаях, — говорю, — вставать надо. Ветеран войны или труда перед нами. Да и даже если не ветеран, а просто старик или инвалид, или беременная женщина, или даже без живота она — всегда вставать надо!» Выгляжу глупо, от стыда сквозь землю готов провалиться, а всё перечисляю и перечисляю, когда надо вставать. И краем глаза за пацаном секу. А на нём лица нет, белый, как мел. Мне так жаль его стало. Я испугался за него, поэтому даже кое-что не перечислил.

— Плохой ты пока пример, — заметил Санька. — Теперь пацан у тебя всю жизнь простоит. Ну, для перестраховки. А то сядешь и думай, надо или нет зад отрывать, когда коза в автобус заходит. Про козу же наверняка базар не вёлся.

Вовка приподнялся на локте, чтобы высказать другу заветную мысль, но слова застряли у него в горле. Земля вокруг не отличалась от неба: зажигались и гасли звёзды, медленно перемещались спутники. Пастуха забила дрожь. Он не мог дышать. Словом, вполне адекватные ощущения для того, кто очутился в холодном и безвоздушном космосе.

— Саша, мы умерли, — взяв себя в руки, сказал Вовка. — На небо попали, звёзды под ногами…

Санька сел, огляделся и приложил палец к губам.

— Звёзды тебе, — прошептал он. — Мы в центре отары — её глаза светятся. Ветер, наверно, сменился, и пришла родная…

Больше пастухи не проронили ни слова. Вовка всю ночь считал звёзды, Санька — овец. Чтобы не уснуть…