О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров Страница 36

– Ты ведь не против?

– А можно попросить что-нибудь поесть? Или чаю?

– Конечно. Сейчас!

Девушка деловым шагом вышла из палаты и поговорила с дежурным ординатором Петей Савушкиным тет-а-тет. Она училась с ним в меде, он даже пытался ухаживать за ней, но как-то не случилось, а потом будущий психоневролог, окрутив Петю, женила его на себе, после чего он стал смахивать на пациента психиатрической больницы.

– Петя, – строго наказывала Лиля, – его нужно покормить!

– Ужин в семь, – отозвался в заложенный нос Савушкин.

– Еду я скоро принесу. Ты, пожалуйста, следи за ним!

– А что он, особенный? И что ты командуешь здесь?

– Особенный!

– Особенней, чем я? – Петя сделал разочарованные глаза и чихнул.

– Для меня – да. А ты женат на психиаторше. И надень маску, у тебя полное отделение!

– Эти сволочи меня и заразили!

– Петя, ты меня понял? Последи за ним, родненький!

– Родственник? – смягчился Савушкин от слова «родненький».

– Ага… Я побежала?

– Беги, Золотова, беги!

Ассистентка юркнула к лестнице, а Петя Савушкин, вспомнив свою жену и сравнив ее с однокурсницей, грустно вздохнул и поплелся глядеть на Лилькиного родственника.

Постояв в дверях палаты, окинув контингент суровым взглядом, кашлянул грозно, чтобы знали – главный здесь, и лишь потом степенно проследовал к кровати только что поступившего пациента:

– Ну-с, как у нас дела?

От этого «ну-с» Савушкина самого передернуло. Ведь не чеховские времена! А впрочем, лицо Лилькиного протеже, бледное, с чахоточным блеском в глазах, как раз казалось выловленным из тех времен.

– Немного голова болит, – признался Эжен.

– Травм особых нет, – успокоил Петя. – Вот эта таблеточка вам поможет, а пока давайте заполним приемный лист. – Ваша фамилия?

Молодой человек задумался, напрягся, сморщив лоб, и у него опять пошла носом кровь. Врач достал из кармана кусок чистой марли и, промокнув ею кровь, велел запрокинуть голову.

– Повторите вопрос, – попросил Эжен.

– Напрягаться не надо, вопросы отложим, а сейчас давление померим. – Савушкин включил аппарат и затянул на предплечье манжету.

– Меня зовут Эжен, – назвался пациент.

– Сейчас помолчите… Дышите спокойно, расслабьтесь!.. – быстро нагнал резиновой грушей воздуху, приставил стетоскоп и послушал ритм пульса. – Ну, все вроде нормально, сто двадцать на восемьдесят. Пульс учащенный только. А кровь от дистонии. Фрукты едите?

– Нет…

– Мясо, сыры?

– Нет.

– Что же тогда?

Эжен подумал недолго и ответил:

– Картошку… И молоко…

– Студент, что ли?

– Студент.

– Ха! – обрадовался Савушкин. – И я был студентом! И тоже бедным. Но, как говорится, бедность не порок! Лилька тебя подкормит. Эх, как она вкусно готовит, – мечтательно сказал Петя. – Какие котлетки, рулетики, пирожки! Зачем в мед пошла! Лучше бы дома сидела и мужа радовала.

Пациент от кулинарного повествования заметно побледнел и чуть было опять не отправился в обморок. Но здесь как раз вернулась Лилька с сумкой, отослала Савушкина за ненадобностью в ординаторскую и, раскладывая на тумбочке завернутую в фольгу еду, приговаривала:

– Вот, на здоровье!

Эжен ел с такой скоростью, будто от этого зависела жизнь его. Откусив от котлеты половину, одобрительно кивая в сторону Лильки, он коротко жевал и глотал. Затем принялся за хваленные Савушкиным пирожки с яйцом и гусиными шкварками, а салатики разные, с тончайшим вкусом приготовленные, проскочили в желудок молниеносно.

– Нравится? – спросила Лиля.

– Пирожки тобой пахнут.

Она покраснела:

– Как так – мной?

Почти насытившийся, Эжен пояснил:

– Молекулы твоего тела попадают в приготовленную тобой еду, а потом в меня. Я чувствую каждую. Мне кажется, что именно отсюда пошло выражение «путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Вместе с едой, приготовленной женой, он ежедневно поглощает и саму жену в гомеопатических дозах, а потому не может покинуть ее, так как она становится его наркотиком. Хотя, как правило, мужья редко любят своих жен. Мужу просто надо ее сожрать целиком!

– Ты на кого учишься? – спросила Лилька, слегка удивленная нафантазированным актом каннибализма. – И сколько тебе лет?

– По инженерной части я. А лет мне столько, сколько тебе нужно.

Она не поняла про возраст, но спонтанно решила попроситься сегодня на ночное дежурство. Она смотрела, как лицо Эжена постепенно розовеет, щеки его окрашиваются багровым закатом, а губы напухают, источая теперь не ладан, а что-то совсем неизвестное. Лиля взяла себя в руки и, как медицинский работник, проанализировав едва уловимые процессы, происходящие в ее носу, дала точный ответ:

– Это феромоны.

– Что? – не понял молодой человек.

– Наелся? – спросила она, чувствуя, как бюстгальтер под медицинским халатом стал неожиданно ей мал. Чашечки бельевого аксессуара приподнялись, показывая молодому человеку голубого цвета кружева.

– Спасибо.

– Благодарить будешь позже, набирайся сил! – хитро улыбнулась Лилька, не скрывая одернула лифчик и, мучаясь активным кружением бабочек в животе, вышла из палаты.

Все медицинские работники довольно циничные люди. Это профессиональная защита, которую еще студентами они перенимают от своих педагогов. Невозможно сострадать всем болезным и умирающим, никакие мозг и сердце этого не выдержат, просто сгорит душа дотла. Сострадать можно только своим близким и родным, на большее организм не рассчитан. К тому же сострадание – это эмоция, исходящая от сердца, а где сердцем думаешь, там жди беды. Разум человеческий, очищенный от эмоций, почти всегда принимает нужное решение. Ибо разум – единственное, что нас отличает от всего живущего.

Но если ты уже стал профессиональным циником, то так и относишься ко всему, тебя окружающему.

Лилька была продуктом своих педагогов и медицины, рассусоливать разучилась, романтику разлюбила навеки и формулировала свои желания четко.

Спускаясь на лифте в общую хирургию, она определилась наверняка, что хочет этого мальчика любить физически, несмотря на его философские причуды. Она вспомнила аромат его феромонов, пожонглировала ими на язычке, и в глазах вновь помутилось.

Она пришла за ним в двенадцатом часу, разбудила, погладив тыльной стороной ладони щеку, приставив пальчик к губам – «тсс…» – и, наклонившись к уху, дотронувшись до него носиком, жарко прошептала: