Одиночество бегуна на длинные дистанции - Алан Силлитоу Страница 36

Когда мы влезли на ограду справа и слева от него, Фрэнки уже карабкался по склону в нескольких метрах от неприятеля. Он все время подгонял своих фланговых, чтобы те поспешили и окружили противника, и размахивал своим грозным железным копьем почти у самих лиц противников. С нерешительных шажков мы вдруг перешли на бег на обоих флангах, одним рывком добравшись до рельсов, чтобы пополнить запас снарядов. А в это время Фрэнки продолжал наседать на них с фронта.

Они рассыпались и побежали вниз по насыпи на улицы Содома, под защиту рядов розовых домов с уже ободранными и исцарапанными дверями, где, по слухам, они складывали уголь в ванных (чему мы втихаря завидовали: ведь они служили удобным и просторным хранилищем угля поближе к кухне) и в палисадниках развешивали браконьерские сети.

Когда у женщин с нашей улицы истощался запас ругательств, которыми они осыпали Фрэнки Буллера за то, что тот втягивал их детей в драки, результатом которых становились синяки, пробитые головы и изорванная одежда, они обзывали его «дикарем». Однако Фрэнки воспринимал это прозвище как знак уважения и рассматривал его как синоним храбрости и бесшабашной удали. «Зачем ты опять гоняешь с этим чертовым дикарем?» – спрашивала мамаша ребенка, раздирая старую отцовскую рубаху на повязки или на заплаты. И перед тобой тут же представала фигура Фрэнки, дико и яростно размахивавшая копьем и крышкой от мусорного бака, прыгавшая вверх-вниз, прежде чем повести свое войско на битву. Когда брали пленных, он приказывал привязать их к дереву или забору, а потом велел войску сплясать вокруг них боевой танец. После представления, в котором он принимал участие, облачившись в свои жуткие доспехи, Фрэнки приказывал где-нибудь рядом развести костер и принимался орать, что запытает пленных до смерти. Как-то раз он в своих угрозах зашел так далеко, что кто-то из нас пустился наутек и уговорил отца Фрэнки пойти разобраться со своим сынком и освободить пленных. И вот мистер Буллер и еще двое мужчин, один из них – мой отец, быстро спустились по мостовой лесенке. Они спешно шли через поле – невысокий, коренастый, хмурый Крис и лысый Буллер с отвислыми усами. Но тот же, кто поднял тревогу, тайком вернулся в лагерь Фрэнки и всех предупредил, так что когда трое мужчин прибыли на «место преступления», готовые задать Фрэнки трепку и отвести его домой, то не нашли там никого и ничего, кроме затоптанного костра и до смерти напуганной, но невредимой пары «военнопленных».

Фактом было то, что по мере приближения войны Фрэнки все чаще совершал свои «теракты», однако многие из них оставались незамеченными в напряженной и накаленной атмосфере последнего мирного лета. Он уводил свою банду на садовые участки и врывался в сараи, с маниакальным упорством разбрасывая всюду инструменты и семена, оставляя за собой пучки вырванных из земли хризантем. Его излюбленным занятием стало, выбрав какой-нибудь сарай, метать в него копье с такой силой, что железный наконечник насквозь пробивал тонкую деревянную стену.

Новизна обладания противогазом уже давно осталась в прошлом. Как-то раз Фрэнки вел нас в наступление через поле, в атаку в противогазах – он поклялся, что белое облако над лесом наполнено горчичным газом, который пустили фрицы из своих траншей на той стороне – и газовые маски так измочалились на марше, что каждую из них мы торжественно бросали в костер перед тем, как вернуться домой, предпочитая соврать, что мы их потеряли, а не показывать их изорванные ошметки.

Столько было разбито окон, перевернуто мусорных баков, порезано велосипедных шин и пробито голов в пирровых победах после наших рейдов – казалось, что он вдруг утратил полководческий талант – что Фрэнки стало опасно ходить по нашей улице. Засыпав немного табаку в одну из старых отцовских трубок – табак он брал из собранных нами для него окурков, – он прогуливался посреди улицы – как вдруг из подъезда выскочила разъяренная женщина с мотком бельевой бечевки в руках и принялась неистово его стегать.

– Я видела, как вчера ночью ты опрокинул мой мусорный бак, чертов дикарь, недоносок проклятый! Получай, получай, получай!

– Это не я, миссис, Богом клянусь, не я! – негодующе кричал он, прикрыв руками голову и удирая прочь от ее гнева.

– Еще раз подойдешь к моему дому, я тебя помоями окачу, сволочь! – рявкнула она ему вслед.

Отбежав на безопасное расстояние, он оглянулся – растерянный, злой, кипящий от возмущения. Он осыпал ее всеми известными ему грязными ругательствами и вбежал к себе домой, громко хлопнув за собой дверью.

Причиной «крушения» Фрэнки стала не только разразившаяся война. Отчасти это произошло потому, что романтическая сторона его характера стала проявляться иными способами, нежели игра в войну. Часто летними вечерами он стоял в конце нашей улицы и ждал, пока из ворот табачной фабрики начнут выходить девушки. Там их работало с пару тысяч, и человек пятьсот каждый вечер шли домой, чтобы попить там чаю.

Чаще всего он стоял там один в своих черных вельветовых штанах, штопаной куртке и отцовской рубахе без воротника, и если ему составлял компанию кто-то из прежних членов «банды», это нисколько не отражалось на его специфической манере знакомства. На нашей улице он свистел громче всех и развлекал этим девушек, шедших под руки парами или тройками.

– Привет, крошка! – выкрикивал он. – Как дела?

В ответ пожимали плечами, гордо вскидывали голову, хохотали или резко огрызались.

– Может, сходим куда вечерком? – кричал он, громко смеясь. – Как насчет в киношку прошвырнуться?

Иногда девушка переходила на другую сторону улицы, чтобы он отвязался, и тогда она удостаивалась шуточки «для избранных»:

– Эй, красотка, может, я как-нибудь к тебе в гости зайду, а?

В ответ, перемежаемые громким смехом, обычно следовали реплики вроде:

– Это обойдется тебе в пять фунтов!

Или:

– Ты псих, милый, ты ненормальный!

Или же:

– Встретимся у Гранд-отеля в восемь. Не забудь, потому как я точно забуду!

Это стало звездным часом его «взрослых развлечений». Он вел себя так, как полагается в его возрасте, делая то же, что и его ровесники, вот только слишком откровенно и напоказ. Эти несравненные ухаживания заканчивались в камышах, на болоте между рекой Лин и железной дорогой, куда Фрэнки изредка наведывался со своей бандой. Он шел один (подозванная свистом девушка сопровождала его только в мечтах) по неприметным тропкам, чтобы ловить головастиков, а потом залечь одному в потаенном местечке, где его никто бы не увидел, самозваным повелителем ив, кустов бузины и прибрежных дубов. Их этих походов он возвращался бледным и с глазами, затуманенными чувством вины и приятными воспоминаниями.

Тем летом он каждый вечер стоял на углу улицы, сперва вместе с «бандитами», а потом один, потому что его замечания в сторону проходивших мимо фабричных девушек становились все более двусмысленными. И вот однажды вечером появился полицейский и навсегда отвадил его от перекрестка. В то же самое время сотни тяжелогруженных грузовиков каждый день подкатывали к краю болота и сбрасывали туда щебень, пока тайное пристанище Фрэнки не скрылось под его толстым слоем, а поверх него вырос твердый фундамент еще одного здания табачной фабрики.