Шоколад с перцем, или От любви бывают дети - Тара Сивик Страница 36

Ой, йооо.

Папка вознамерился убить Картера прежде, чем я успела хотя бы предупредить его, что Джордж – мой отец. А ведь была вполне уверена: корабль пустился в плавание. Картера либо психически заклинило, либо в шок шибануло. Или я совсем упустила из виду тот факт, что ему нравилось орать про пьяные дебоши и быть отшлепанным.

Вот Гэвину, тому и впрямь нравится болтать про свои гениталии. Наследственное, возможно…

– Ты кто? – шепотом выдавил Картер, уставившись на Гэвина так, будто пытался в уме извлечь квадратный корень из числа π.

– Я – Гэвин Морррган, а ты, чейт вожьми, кто?

– ГЭВИН! – хором вскричали все мы, кроме Картера. У того все еще был такой вид, словно его тошнит.

Блин, до чего ж все это не похоже на мои мечты. Знала ведь: после стольких разговоров, после того, как я стала лучше понимать Картера, очень скоро придется признаваться. И строила планы: надо сознаться во всем сегодня, чтоб ему было легче воспринять. А после со страху, скорее всего, накачала бы парня спиртным так, что лошади хватило бы копыта отбросить.

– Это один из моих друзей, радость моя, – сообщила я Гэвину. «Друг», по-моему, в данный момент лучше, чем «отец, о котором ты никогда не знал, что он у тебя есть», или «малый, что мамочку обрюхатил». Ранить сыну душу сведениями, необходимыми для заполнения официальных документов, я не спешу, пусть подрастет.

Гэвин уже заскучал от отсутствия хоть какой-то суеты вокруг: взрослые вдруг замерли в ожидании, когда у Картера лопнут мозги. У Гэвина потребность во внимании, как у двухлетнего, ПЛЮС страсть к словесным перепалкам. Он принялся извиваться у меня в руках, и я отпустила его. У меня дыхание замерло, когда сын направился прямо к Картеру и встал перед ним, уперев кулачки в бока.

– Ты – мамин дррруг? – требовательно спросил он.

Картер лишь кивнул: рот у него был открыт, оттуда ни звука не вылетело. Я вполне уверена, что он даже не слышал Гэвина. Точно так же он кивнул бы, если б его спросили, нравится ли ему смотреть порно гомосексуалистов, рисуя одновременно картинки с котятками.

Никто с места двинуться не успел, как Гэвин отвел назад свой кулачок и яростно влепил им прямо в мужское достоинство Картера. Тот тут же сложился пополам, цепляясь руками за пах и хватая ртом воздух.

– Бог мой! Гэвин! – завопила я, бросилась к сыну, наклонилась, повернула к себе лицом, а позади меня отец с Лиз, как гиены, давились смехом.

– Ты что это творишь? Мы не бьем людей. НИКОГДА, – бранила я сына.

Пока Картер силился снова обрести дыхание, отцу удалось вовремя одолеть смех и попросить прощения:

– Прости, Клэр, это, наверное, моя вина. Я разрешил Гэвину вчера вечером посмотреть со мной «Бойцовский клуб».

Вот она я, дотла сгорающая от стыда Клэр.

– Ты зе болеес из-за твоих дрррузей. Как дам твоему двугу, – разъяснил Гэвин, словно речь шла о том, что яснее ясного.

От такого объяснения мой отец захохотал еще громче.

– Пап, не потакай, – зашипела я сквозь стиснутые зубы.

– Не твогай маму, ты, осел паррршивый! – орал Гэвин на Картера, повторяя жест, который раньше проделала Лиз: наставил свой указательный пальчик и мизинчик растопыркой сначала себе на глаза, потом на глаза Картера.

– Иисусе Христе, – прохрипел Картер. – Ты что, угрожаешь мне?

– Иисусе Хвисте! – повторил в ответ Гэвин.

Лиз подлетела и сграбастала Гэвина в объятья.

– О’кей, маленький мужчина, ты не против пойти со мной и папой прогуляться и потолковать про слова взрослых? – спрашивала она его, направляясь к моему отцу и хватая того под ручку.

Я выпрямилась и бросила ей благодарный взгляд. Она лишь улыбнулась в ответ и потащила за дверь отца вместе с Гэвином, который уже переключился и забивал ей уши пересказом того, что видел в сериале «Губка Боб Квадратные Штаны» [49].

Когда мы с Картером наконец-то остались одни, я украдкой взглянула на него. По его виду не сказать, чтоб он был зол. Не сказать, чтоб опечален. Растерянный и опустошенный, он стоял посреди комнаты, бессильно опустив руки, будто понятия не имел, где он и какой нынче день. Несколько минут мы стояли и смотрели друг на друга, пока, наконец, молчание меня не достало.

– Может, будешь так любезен хоть что-то сказать? – взмолилась я.

Всего лишь мгновения назад я была блаженно счастлива, что он в конце концов сообразил, кто я такая. Он прижимал меня к себе и хотел поцеловать. Теперь же все рухнуло, и то была моя вина: скрыла правду.

Картер тряхнул головой, словно в себя пытался прийти.

– Все из-за ребенка, – заявил он. – Если честно, я детей не люблю.

Я прикусила язык. Он все еще был в шоке. Да я попросту и не могла накинуться на него за то, что он высказал нечто подобное. Черт, и мне детишки не нравятся, а с одним я вот вполне сносно уживаюсь. Своего малыша я люблю, только это не значит, что он мне все время нравится.

– Мы ведь предохранялись. Я знаю, что использовал презерватив, – заговорил он, вроде с осуждением, испуганно глядя на меня.

Лады, так тебе и надо за то, что язычок прикусила. Удовольствие, что раньше переполняло меня, когда он прижимался своим телом к моему, а губами – к моей шее, разом вылетело в окно.

– Неужели? Ты в самом деле способен это помнить? Потому как я-то еще двадцать минут назад была вполне уверена, что ты даже понятия не имел, кто я такая. Впрочем, ты прав, ты и впрямь натянул презерватив. И случилось это на четвертый раз после того, как ты лишил меня девственности. Только позволь уж мне кое-что прояснить для тебя, Эйнштейн долбаный: резинки стопроцентной гарантии не дают, особенно если ими неумело пользуются. – Он взбесил меня не на шутку.

– Предупреждаю, меня тошнит, когда кого-то рвет. И я не знаю, как менять пеленки, – произнес он, не скрывая своего ужаса.

– Картер, моему сыну четыре года. Ему не нужны пеленки. И он не Линда Блэр из «Изгоняющего дьявола» [50]. Он не носится целый день, пачкая все вокруг, – сказала я, закатывая глаза.

– Извини. Мне что-то не по себе. Надо выпить, – пробормотал он, прежде чем повернуться и выйти в дверь.