Кто стрелял в президента - Елена Колядина Страница 36

— Педиатрический, — обрадовалась Люба. — Значит, детей будете лечить?

— Я что, на больную похожа?

«Очень!» — пробормотала коляска.

— Что вы! — пробормотала Люба. — А зачем тогда учитесь?

— Поступить легче, никто в педиатры не идет. Кому охота шесть лет зубрить, а потом на участке учить полоротых мамаш сцеживать, да слушать, как младенцы орут? Я после института в косметологию пойду, или УЗИ буду делать в платной клинике, — объяснила Лада.

— Какая ты, Влада Сергеевна, меркантильная девушка, — ласково попенял Николай. — Шагу за так не сделаешь! Хотя, по большому счету, ты глубоко права. Есть такое налаженное состояние в мире, порядок такой, что всякий труд должен оплачиваться. Один от денег откажется, другой, тысячный. Они ж тогда обесценятся, деньги. В магазине их не станут брать — кому нужна пустая бумага? Но, в то же время, не за так же торговать? Глядишь, торговля прекратит существование. Бутики все, супермаркеты позакрываются. Тогда такие красивые девушки, как Влада Сергеевна, откажутся работать: фиг ли, скажут, Николай мы будем в театре своем корячиться, если потом за эти деньги даже булку хлеба не купить, не говоря уж о колечках, сумочках? А если денег в театре нет, казна государственная опустеет. Ветераны наши останутся без пенсий, военные, врачи-сексопатологи и другие бюджетники — без довольствия. А без довольствия, какое удовольствие, даже если секса навалом, имеют тебя полный рабочий день? Хаос, беспорядок наступит полный.

Николай выругался.

— Беспорядка нам не надо, — натянуто согласилась Лада.

— Видите, вы правы, — порадовалась за Ладу Люба.

«Плохо Коля твой говорит, плохой он, по— моему, человек», — опять принялась подозревать коляска.

Но Люба коляску не слышала.

Лада с усилием изображала радость и хорошее настроение.

— Лада, значит, вы работаете в театре в свободное от учебы время? — принялась расспрашивать Люба.

— Это даже не театр, а цирк, — бросила Лада.

— Как я вам завидую, Лада! А вы можете меня в свой номер взять? Я буду петь. Я хорошо пою и умею танцевать на коляске.

— Как Николай распорядится.

— Коля, — умоляюще протянула Любовь. — Я так хочу побывать в настоящем цирке! Можно?

— Чего нельзя-то? — пожал плечами Николай.

— А когда? Завтра можно? Мне прямо не терпится.

— Ну как — завтра? Сама подумай. Сначала ты президенту спеть должна.

— Какому президенту? — сказала Лада.

— Тому самому. У нас что, президентов за последние двадцать лет много было? — бросил Николай.

— Ты царю петь будешь? — уставилась Лада на Любу. Она перевела взгляд на Николая. — Коля, серьезно, что ли?

— А когда Коля несерьезно что-нибудь делал? Ты думаешь, Коля целыми днями в нарды играет? Коля в данный момент, помимо всех прочих дел, собирается навести порядок с инвалидами в шоу-бизнесе. Взять под отеческий контроль все их творческие дела и инновации.

— Я спою президенту свои песни и просто уверена, что после этого он непременно обратит внимание на проблемы людей с ограниченными возможностями, — размечталась Люба.

— Чего ограничивать людей, если есть такая возможность? — решительно поддержал Николай. — Пусть зарабатывают на здоровье. Как я Любовь-то неожиданно встретил!

— Я на Колю прямо с неба свалилась, — сообщила Люба Ладе.

— Да? — стараясь держаться приветливо, протянула Лада.

— Все так внезапно! — сияла Люба. — И это знакомство, и эта дорога, и теперь вот это кафе с пандусами, с жареной картошкой. Коля, ты знаешь, я ведь однажды свой город уже почти приспособила для инвалидов.

— Мэру ноги что-ли переломала? — бросила Лада.

— Нет. Это давно было. Оборудовала пандусами, сделала съезды. Не сама, конечно. Я только поднимала общественное мнение.

— И что? — заинтересовался Николай.

— Все разрушили. Все!

— Наркоманы? — не удержалась от сочувствия Лада.

— Точно не знаю. Но думаю, товарищ Каллипигов был не наркоман.

Первый дощатый настил, уложенный поверх бетонных ступеней крыльца, появился в книжном. Книжный магазин «Пропагандист» был любимым Любиным магазином — в нем, единственном в городе, торговали нотами. В «Пропагандисте» был так же отдел «Букинист». Горожане совершенно за бесценок сдавали в отдел последние тома собраний сочинений, содержавшие письма писателей и поэтов. Эти-то книжки и приобретала Люба. Ей нравилось представлять, как какой-нибудь поэт пишет письмо, сидя перед выходящим к морю окном: «Что за прелесть эта крымская степь! И что за пошлый запах котлет, которые непрерывно жарит хозяйка на летней кухне. Как можно есть котлеты, когда море так серебрится? Пошло, пошло, все пошло. Кстати, свиная колбаса на базаре очень хороша, очень настраивает. А вчера мы с Кокошкиными, вообрази, Кокошкина вернулась к Аркадию, ездили к развалинам крепости. Что за строки родились у меня к вечеру!» И степь, и крепость, и котлеты, и загадочная Кокошкина — все это живо вставало у Любы перед глазами. Поэтому первым делом Люба ехала в книжный. Если, конечно, ей удавалось дождаться на улице пару мужчин, которые могли перетащить коляску через ступени. В городке на берегу Белого озера мужчины редко ходили парами в книжный магазин. Поэтому иногда Люба уезжала с грустным вздохом и пустыми руками, переждав возле крыльца стайку слабосильных школьниц и с десяток одиноких ветхих покупательниц. Однажды, когда она преодолела вход с помощью двух курсантов, возле отдела с нотами к ней подошла директор магазина.

— Люба, — сообщила директор, — в «Букинисте» последний том есть, письма поэта Задорожного, певца родной деревни. Давно уже, кстати, лежит. Ты почему не приходила?

— Я два дня назад подъехала к крыльцу, а взобраться не смогла, и прохожих не было из-за дождя. Вот если бы можно было сделать настил.

— Какой настил? — заинтересовалась директор.

— Такую пологую горку из досок.

— Пандус? — определила директор. — Мне и в голову не приходило. Сделаем, ты ведь наша любимая покупательница. Ты только чаще приходи, письма выкупай.

Через несколько дней бок крыльца украсился свежеструганной горкой.

Люба, удивленная легкостью, с которой директор «Пропагандиста» в короткие сроки оснастила магазин пандусом — забавное слово! — загорелась объехать все до одной торговые точки города.

— Извините, пожалуйста, — смотрела она снизу вверх на мощный редут заведующей магазином «Продукты». — Не могли бы вы распорядиться, чтобы на крыльце положили настил для инвалидных колясок.

— К седьмому ноября, что ли? — на ходу уточнила заведующая, возбуждающе пахнущая копчеными свиными ребрами.

— Ну да, — не сопротивлялась Люба. И мысленно пожимала плечами: к седьмому, так к седьмому.