Ангелы Опустошения - Джек Керуак Страница 36

Я просто стою в наружном зале под стенкой, не надо никакого пива, вместе с группками входяще-выходящих слушателей, со Сливом, и вот возвращается Чак Бёрман (а он цветной пацан с Вест-Индских островов который ворвался ко мне на вечеринку полгода назад в обсаде вместе с Коди и всей кодлой а у меня была на вертаке пластинка Чета Бейкера и мы отплясывали друг напротив друга по всей комнате, грандиозно, совершенная грация его танца, нечаянная, как нечаянно отплясывает Джо Луис) – Теперь он заходит так же пританцовывая, радостный – Все везде смотрят, это джазовая точка и безумная забава битового поколения, кого-нибудь замечаешь: «Хай», потом отворачиваешься еще куда-нибудь, к чему-то кому-то другому, все безумно, потом снова смотришь обратно, отводишь взгляд, озираешься, все приходит к тебе отовсюду в звуке джаза – «Хай» – «Хей» —

Бац, маленький барабанщик пускается в соло, простирая молодые руки над всеми своими кастрюлями и чайниками и тарелками и ножной педалью БУММ в фантастическом взрыве звука – 12 лет всего – что ж дальше будет?

Мы со Сливом стоим припрыгивая в такт биту и в конце концов девчонка в юбке подходит к нам поговорить, это Гиа Валенсия, дочь безумного испанского мудреца-антрополога который жил с индейцами Помо и Пит-Ривер в Калифорнии, знаменитый старик, я его читал и почитал каких-то три года назад пока работал на железной дороге из Сан-Луис-Обиспо – «Жук, верни мне мою тень!!!» – вопил он на записанной пленке незадолго до смерти, показывал как индейцы делали это в ручейках предыстории Старой Калифорнии до всяких Сан-Франов и Кларков Гейблов и Элов Джол-сонов и Розы Мудрой Лазури и джаза смешанных поколений – Там снаружи все это солнце и тень настолько те же самые насколько и древнее время жуков-скакунов, только индейцев уже нет, и старика Валенсии уже нет, и осталась только его обаятельная эрудированная дочь с руками в карманах которая врубается в джаз – Гиа к тому же разговаривает со всеми привлекательными мужчинами, черными и белыми, они ей все нравятся – Мне она неожиданно говорит:

– А ты что, не собираешься звонить Ирвину Гардену?

– Еще бы я в город приехал только что!

– Ты ведь Джек Дулуоз правда?

– Ага, а ты —

– Гиа

– А-а латинское имя

– О ты страшный человек, – серьезно говорит она, внезапно имея в виду непроницаемый с моей стороны способ разговаривать с женщиной, мой неистовый взгляд, мои брови, мое крупное резко очерченное и все же сумасшедшее сияющеглазое костистое лицо – Она в самом деле имеет это в виду – Я это чувствую – Часто сам себя пугаю в зеркале – Но какой-нибудь нежной лапочке заглянуть в мое зеркало всех-скорбей-сами-знаете… гораздо хуже!

Она разговаривает со Сливом, тот ее не пугает, он благожелателен и печален и серьезен и она стоит с нами а я наблюдаю за ней, худенькое тельце лишь слабо женственное и низкий тембр ее голоса, очарование, истинно элегантно по-старосветски как она держится, совершенно не к месту в «Погребке» – Следует быть на коктейле у Катрин Портер – следует обмениваться дуэтами разговоров об искусстве в Венеции и Фьоренце с Труменом Капоте, Гором Видалом и Комптон-Бёрнеттом – следует быть в романах Готорна – Мне она по-настоящему нравится, я чувствую ее обаяние, подхожу и мы еще немного разговариваем —

Попеременно бац-бац джаз с грохотом врывается ко мне в сознание и я забываю все и просто закрываю глаза и слушаю идеи – Мне очень хочется завопить «Сыграйте „Что Я За Дурень“!» это великолепная мелодия – Но они сейчас в каком-то другом джеме – как бы там им ни было, даунбит, пианный аккорд, наглухо —

– Как мне позвонить Ирвину? – спрашиваю я ее – Потом вспоминаю что у меня есть телефон Рафаэля (от милой Сони в книжной лавке) и я проскальзываю в будку со своей монеткой и набираю, типичные дела джазовой точки, как тот раз когда я залез в будку в «Бёрдлэнде» в Нью-Йорке и в относительной тишине вдруг услышал Стэна Гетца, который заперся в туалете поблизости и тихонько дул себе в саксофон а впереди в зале музыка группы Ленни Тристано, когда я осознал что он может все – (Никаких Уорнов Маршей [55]мне никаких! говорила его музыка) – Я звоню Рафаэлю который отвечает

– Да?

– Рафаэль? Это Джек – Джек Дулуоз!

– Джек! Ты где?

– В «Погребке» – подваливай сюда!

– Не могу, у меня нет денег!

– А пешком нельзя?

– Пешком?

– Я позвоню и найду Ирвина и мы подъедем и заберем тебя в такси – Перезвоню тебе через полчаса!

Пытаюсь дозвониться до Ирвина, ничего не выходит, его нигде нет – Все в «Погребке» оттягиваются, теперь бармены уже сами прикладываются к пивуси-ку разрумяниваются балдеют и надираются – Пьяная брюнетка валится с табурета, ее кошак оттаскивает ее в дамскую комнату – Внутрь забредают свежие шараги – Безумно – И в конце концов в довершение всего (О Я Опустошения Молчаливый Я) сюда приходит Ричард де Чили полоумный Ричард де Чили который бродит по всему Фриско ночами широким скорым шагом, совсем один, обследуя образцы архитектуры, мешанину всяческих странных приспособлений, раздвижных окон и садовых стен, подхихикивая, один посреди ночи, не пьет, копит в карманах смешные обмылки карамелек и веревочки и располовиненные расчески и половинки зубных щеток и когда он придет поспать на какую-нибудь нашу фатеру сожжет их в печке все-таки или запрется в ванной на целые часы открыв воду и будет причесываться разнообразными щетками, совершенно бездомный, вечно спит на чьей-нибудь кушетке и однако раз в месяц идет в банк (хранилище с ночным сторожем) и там его ожидает месячный доход (в дневное время банку неудобняк), денег как раз чтоб на них можно было прожить, оставлены ему каким-то таинственным неведомым элегантным семейством о котором он никогда не распространяется – Во рту у него нет вообще никаких передних зубов – Чокнутая одёжа, вроде шарфика на шее и джинсов и дурацкого пиджа который он где-то нашел весь в краске, и предлагает тебе мятную конфетку и вкус у нее как у мыла – Ричард де Чили, Таинственный, которого долгое время нигде не было видно (за полгода до этого) и наконец мы едем по улице глядь он шагает в супермаркет «Вон Ричард!» и все выскакивают и идут за ним и вот он в магазине украдкой тырит леденцы и банки орешков и мало того его замечают продавцы-сезонники и нам приходится выкупать его оттуда и он выходит с нами невразумительно тихо замечая что-нибудь вроде: «Луна это кусок чая», поглядывая вверх с откидного сиденья – Кого в конце концов я пригласил в свою за-пол-года-до-этого хижину в долине Милл-Вэлли погостить несколько дней а он берет все спальники и развешивает их (кроме моего, спрятанного в траве) в окне, отчего те рвутся, поэтому в последний раз, когда я видел свою хижину в Милл-Вэлли перед началом автостопа на Пик Опустошения, Ричард де Чили спал там в огромной комнате полной утиного пуха, невероятное зрелище – типичное зрелище – вместе со своими подмышечными бумажными пакетами набитыми странными эзотерическими книжками (одна из самых разумных личностей которых я знал на свете) и со своими обмылками и огарками и мусорными потрохами, боже мой, весь каталог вылетел у меня из памяти – Который наконец взял меня с собой в долгую прогулку по Фриско как-то моросливой ночью чтобы пойти позырить с улицы в окно квартиры где живут два карлика-гомосексуалиста (которых там не было) – Ричард заходит и становится рядом со мной и как обычно и во всем этом реве я не могу расслышать что он говорит да и все равно нет разницы – Он тоже нервно оттягивается, озираясь, все тянутся к следующему оттягу а следующего оттяга просто нет…