Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха Страница 36

Да, Льва Толстого! В моей голове это тоже совершенно не укладывается. Это больше чем ошибка! Это – преступление. А он смотрит на меня поверх очков – спокойный, интеллигентный взгляд. – А ты, все-таки, идиот… – Идиот, согласен…

Молчит. И я молчу. Молчим. (Гера в таких случаях говорит: «Милиционер умер». Смеется. А если он действительно в эту минуту умер, и не просто умер, а героически погиб? Все равно смешно?)

Он (оживляясь): Так сколько, говорите, библейских заповедей должен знать московский школьник?

Я: Пять. Из десяти.

Он: Пять? Много. Недопустимо много! Я был в прошлом году в Египте, на горе Синай, где Моисей эти самые заповеди получил.

Не спросил. Не спросил про Египет!

Он: Вы были в Египте?

Спросил. Мотаю отрицательно головой.

Он (продолжает): На пути от подножия к вершине там когда-то стояли десять каменных ворот – по числу заповедей, и у каждых из ворот сидел священник. И каждый поднимающийся на вершину, перед каждым этим священником за каждую заповедь отчитывался. Так вот, ворот осталось только три. (Показывает на пальцах.) Три! Три, а не пять!

Я так и думал – три: не убий, не укради, не прелюбодействуй.

Я: А что, действительно там священники перед воротами сидят?

Он (машет рукой): Какие священники? Бедуины, верблюды, вонища. И деньги, деньги!

Я: Да, интересно…

Он: Да ничего интересного!

Я: У меня вопрос к вам немного неожиданный… Из другой, как говорится, оперы… Втемяшилось, знаете ли, и никак не вспомню…

Он: Да-да…

Я: Вы не помните, как звали Хлестакова?

Всё! Если скажет, значит, точно – не Мотя, точно не бандит…

Он: Какого Хлестакова?

Я: Ну того самого, гоголевского, из «Ревизора». Втемяшилось, знаете ли, и никак не вспомню…

Он: Иван Александрович.

Он задумался всего лишь на секунду. На секунду, не больше! Иван Александрович, конечно же!

Всё – не Мотя! Точно не Мотя!

Я: А вас? Вылетело, извините, из головы.

Он: Меня? Дмитрий… Дмитрий Ильич Слепецкий.

Ну вот… Как замечательно получилось: «А вас?» Значит: Дмитрий – Князь, Ильич – Ленин, Слепецкий – плохо видит.

Я: Да-а…

Он: Да-а…

Я: Несколько неожиданный разговор…

Он: Ну почему же неожиданный? Скорее злободневный.

Я: Да-а… – Нет, а ты определенно идиот! Не мог сразу отличить интеллигентного человека от уголовника. – Но он же сидит! – А ты, ты что здесь делаешь? – Я по ошибке. – А откуда ты знаешь… может, и он по ошибке? «Сидит…» Сейчас все сидят: генерал Дима сидит, подводник какой-то сидит, Властилина сидит, поэтесса… Алина Витухновская… (Почему-то запомнилось ее имя, хотя ни одного стихотворения я не читал. Наверное, потому и запомнилась, что сидит.) И это только те, кто на виду, кого мы знаем. А кого не знаем? Время сейчас, видно, такое – сидеть. Время сидеть! Все или сидели, или сидят, или скоро сядут. Вот так-то! – Да я сразу сказал, что он на профессора похож, но тапочки… – Заткнись со своими тапочками!

Он: Вы правильно меня поймите! Я не против религии, но только в ее современных, цивилизованных формах. Я сам могу зайти в церковь, полюбоваться росписью, послушать пение. Кое-где даже очень прилично поют. Могу даже поставить свечку! В простодушном, так сказать, смысле.

Смотрит на меня открыто, прямо и широко улыбается. Ну просто в душу мою заглядывает, просто мысли мои читает. Сказать? Скажу!

Я: Да-да, я тоже однажды зашел в церковь и поставил свечку… В простодушном тоже смысле.

Он: В какой церкви?

Я: В которой Пушкин венчался, знаете?

Он: У Никитских ворот? Ну конечно! Так называемое Большое Вознесение. Там не только Пушкин венчался, там еще и Ермолову отпевали. И мальчишек-юнкеров, которые Кремль от большевиков защищали… Между прочим, этот храм до революции считался храмом русской интеллигенции…

Я: Действительно?

Он: Ну разумеется.

И смотрит на меня и улыбается. И я смотрю на него и тоже улыбаюсь. И так смотрим и улыбаемся. Даже немного неловко.

Он: А я наконец вспомнил, где я вас видел!

Я: Меня?

Он: Вас.

Видел? Где? В клинике – приходил на прием? Возможно… К сожалению, я плохо запоминаю лица хозяев животных. Кто у него? Кошка? Собака? Морская свинка? Может быть. В данном случае все может быть. Может быть, даже – попугай, интеллектуалы любят попугаев.

Он: Я подумал, что где-то вас видел – сразу, как только вошли, и эта мысль все это время не давала мне покоя.

Но где? Где он мог меня видеть?

Он: В телевизионном репортаже. Вас брали. Ведь это вас вчера брали?.. Омоновцы в масках, с автоматами… Это были вы?

Я: Я.

«Я»! Кажется, нескромно, чёрт побери, получилось…

Он: Ну вот! Все правильно!

Я: А по какому каналу?

Он: По-моему, «Свободный». Да, точно, «Свободный».

Все-таки «Свободный»! Значит, мои видели…

Я: Наверное, в программе «Криминальная хроника»?

Он: Нет, по-моему, в новостях.

В новостях? За что же такая честь? – Ну, старик, ты теперь звезда экрана! – Да ладно…

Я: В новостях? Это неожиданно…

Он: Да, точно, в новостях, в программе «Тудэй».

Я: Вот как? И как же все это выглядело?

Он: Впечатляюще.

Я: У меня, наверное, был жалкий вид? Я выглядел растерянным?

Он (смеется): А вы что, не помните?

Я (тоже смеюсь): Помню, конечно… Но ведь со стороны себя не видишь… Я даже не заметил сначала, что меня снимают.

Он: Вполне достойно выглядели, вполне – достойно.

Ну, вот и кончилась наконец эта ужасная пытка неизвестностью, сейчас я все узнаю!

Я: И какой же там был комментарий?

Он: Комментарий? А комментария не было.

Я: Не было??

Он: Следователь выключил телевизор.

Следователь? Какой следователь?

Я: Следователь? Какой… следователь?

Он: Не какой, а чей. Мой следователь. Это происходило в его кабинете. Вас взяли вчера, а меня позавчера.

Он вдруг замолкает и смотрит на меня вопросительно. Улыбается? Или усмехается? Смотрит добрыми понимающими глазами из-под посаженных на кончик носа очков. Конечно, ему интересно… Да мне и самому интересно, я бы сам хотел узнать, за что меня взяли?

Он: Так за что вас взяли?