Двуликий любовник - Хуан Марсе Страница 36

Квартира Мареса выглядела опрятно, все было на своих местах, но собственный дом показался ему чу­жим, нежилым и холодным. Он напоминал логово, давно заброшенное и забытое, хотя в пыльном воздухе ему еще виделись миражи страсти, которые когда-то поселились здесь вместе с тяжелым мороком разоча­рования.

За окном по-прежнему падали плитки, зловещее строение громоздило в сумерках свои обшарпанные стены, изъеденные проказой бастионы лжи. В кухне на столе лежала записка от домработницы, в которой она просила сеньора Мареса сообщить о себе что-нибудь. Украдкой Фанека поглядывал на свои отражения в зер­калах, он все сильнее чувствовал себя наглым само­званцем, бесцеремонно вторгшимся в тихое убежище, где обрел приют кто-то одинокий и глубоко несчаст­ный. Войдя в спальню, он увидел лежащую на кровати розовую шелковую рубашку, а на ней — пять чистых банковских чеков, подписанных Маресом, и записку:

«Дорогой Фанека!

Оставляю тебе мою любимую рубашку, я помню, что она тебе всегда очень нравилась и ты мечтал носить ее. Оставляю тебе также несколько подписанных чеков, потому что у меня есть подозрения, что твои денежные дела идут не лучшим обра­зом, тем более что последнее время у тебя появились новые расходы. И вообще забирай из этой дыры все, что захочешь, мне теперь все равно... Я с некоторых пор неважно себя чувст­вую, похоже, у меня начинается что-то вроде склероза. Боюсь, что со дня на день со мной может приключиться нечто ужас­ное. Но я все время помню о тебе. Твой верный друг обнима­ет тебя и желает удачи. Марес».

Задумавшись, он стоял у кровати. Подняв чеки, ак­куратно сложил их и положил в карман, затем взял ро­зовую рубашку и, не в силах сдержаться, уткнулся в нее лицом и заплакал.

15

— Привет, Гризи!

— Господи, кого я вижу!

Вдова страшно обрадовалась его приходу. Она толь­ко что вышла из душа, на ней была резиновая шапочка в зеленый и желтый цветочек и купальный халат виш­невого цвета. Она положила руки ему на плечи, и его окутал свежий аромат одеколона. У Фанеки была сумка с вещами Мареса, а под мышкой — свернутый в трубоч­ку рисунок Кушота. Она пригласила его пройти, угости­ла холодным пивом с соленым миндалем и даже хотела оставить его пообедать, но он отказался и вручил ей свой портрет, нарисованный углем. Сеньора Гризельда осталась очень довольна и пообещала вставить его в рамочку и повесить в гостиной, а потом слегка пожури­ла его за то, что он совсем позабыл ее и столько време­ни не показывался.

Впрочем, ее негодование быстро улеглось, посколь­ку у нее появился новый друг и она чувствовала себя вполне счастливой. Его звали Рафаэль, он тоже был кассиром, и они встречались вот уже два месяца. Он, конечно, не был таким галантным, статным и краси­вым, как Фанека, и у него не было ни зеленых глаз, ни вьющихся волос, но он был добрым человеком и обра­щался с ней очень нежно.

— Честно говоря, с тех пор, как с нами это произо­шло, — прибавила она, сдерживая сладкую улыбоч­ку, — с тех пор, как мы пережили это приключение, моя жизнь совершенно изменилась. Я словно про­снулась от какого-то кошмара или что-то в этом духе. Я больше не чувствую себя одинокой, и вдобавок я по­худела. Взгляни на меня, радость моя, полюбуйся на мою фигуру. Сбросила пятнадцать килограмм, и все у меня теперь просто замечательно.

— Я рад за тебя, Гризи, — сказал он довольно сдер­жанно.

— И, представь, я больше не работаю кассиршей в этом проклятом кинотеатре. Я теперь продаю кара­мель и шоколадки в вестибюле клуба «Колизей». Вооб­рази только!

— Потрясающе.

Он чувствовал себя подавленным, словно больным, и она заметила это.

— Какой-то ты грустный. Что с тобой, дорогой?

Фанека вздохнул.

— Я только что от твоего соседа.

— А, этого твоего друга. — Она презрительно скри­вила ротик, ее полненькая, белая, словно фарфоровая, ручка взяла соленый орешек, но снова положила его на тарелку. — Ты все про того пьяницу с аккордеоном, который сам с собой разговаривает. Последнее время он почти не появляется. Как-то раз я видела, как он шел по Галерее Восторгов, словно за ним кто-то го­нится, он был похож на испуганное привидение. Но мне его нисколечки не жалко. Он пошляк и грубиян.

— Он обошелся со мной как последняя сволочь, Гризи, — сказал Фанека. — И знаешь, как я отплачу ему? Найду подходящий случай и трахну его жену... Вот так-то, Гризи. Такой вот я ему друг.

— Подожди, но ведь ты говорил, что жена его бро­сила!..

— Черт бы меня подрал! — кивнул Марес задумчи­во. — Сказать по правде, мне очень жаль его, этого чок­нутого дуралея. Не мог/ понять, как он может до сих пор что-то чувствовать к этой бабе, зная, что она про­сто потаскуха. Тем более что они не живут вместе вот уже несколько лет... Все это очень огорчает меня, Гри­зи. По-моему, дрянная история.

— А он знает, что у тебя на уме?

— Наверняка. Хочешь посмотреть, что мне подарил этот козел? — Он достал из сумки шелковую рубашку и протянул ее вдове. — Вот, смотри. Настоящий козел.

— Какая прелесть! Тончайший шелк, — заметила она, ощупывая рубашку. — Не мучай себя, милый. Если она ему больше не жена, тебе нечего терзаться. Поста­райся быть счастливым. Ведь счастье — это главное, правда?

— Да, главное, — ответил он. Внезапно он ясно ощу­тил, что ему надо с кем-нибудь поговорить откровен­но, и рассказал вдове о Кармен, слепой девушке, кото­рая так любила, когда он рассказывал ей фильмы или описывал, что видно из окна. Целых полчаса он взвол­нованно говорил о ней, о ее бабушке, о пансионе «Инес», о баре «Эль-Фароль» и своих новых друзьях там, на самом верху улицы Верди, которая поднимает­ся прямо к небу, — улице его детства.

— Я очень уважаю эту слепую девочку, — сказал он. — Я у нее вместо глаз.

— Ты очень добрый, — произнесла сеньора Гри­зельда, и ее розовый подбородок дрогнул.

— Никакой я не добрый. Я — сукин сын, меня таким жизнь сделала Просто я хотел бы быть добрым суки­ным сыном.

— Хоть бы тебе повезло, — продолжала она, словно не расслышав. — Таким добрым людям, как ты, часто не везет в жизни.

Он не ответил, и некоторое время они задумчиво молчали. Вдова коснулась его щеки сдобной надушен­ной ручкой и добродушно улыбнулась. Затем, накло­нившись, она принялась машинально перебирать соленые орешки на блюде. Внезапно ее полненькая рука превратилась в хищную лапку и жадно схватила орешек.

— Мне надо идти, Гризи, — сказал Фанека. — Я ведь зашел попрощаться. Рад, что ты нашла человека, кото­рый любит тебя и будет с тобой, потому что я больше не приду. Я вернулся в квартал, где прошло мое детст­во. Думаю, мне вообще не нужно было уходить оттуда, и теперь я останусь там.

— Разве мы больше не увидимся? Не говори так... Подойди поцелуй меня.

Разговаривая с Фанекой, она потихоньку клала в рот один орешек за другим и с наслаждением жевала их. Он наклонился к ней, чтобы поцеловать на проща­ние, и поглядел на нее в последний раз. Действительно, она потеряла несколько килограммов, хотя не столько, сколько выходило по ее словам, — может, четыре или пять. Но при этом оставалась такой же кроткой на вид, нежной, никем не любимой толстухой, с ее уютным довольством собой и своим маленьким кусочком за­урядного счастья.