Прощай, зеленая Пряжка - Михаил Чулаки Страница 36

«Тебе нечего бояться, раз я рядом», — понимала Вера.

«Мне очень страшно здесь без тебя», — понимал Виталий.

И хотя каждый из них понимал не совсем то, что внушал другой, это и было истинное понимание.

— Знаете что, Вера, давайте пойдем отсюда, поговорим где-нибудь на свободе.

— Пойдемте.

Понимая, что врача не стесняются, и все же почему-то стесняясь, Вера встала, надела халат.

— Надо сказать вашей маме, пусть принесет спортивный костюм, что ли. У вас есть?

— Есть.

— Вот и хорошо, будете в нем ходить, а не в этой нашей униформе.

— Вы Верочку забираете? — спросила неизменная Маргарита Львовна.

— Да, и перевожу в четвертую. Скажите, чтобы ей там постелили.

— В четвертой ночью и зарезать могут, — сказала Меньшикова.

— Красуля наша встала! Ишь, выступает, будто пава! — закричала Ирина Федоровна.

Виталий отпер дверь трехгранкой, и они с Верой вышли в тамбур. В ординаторскую Виталию не хотелось: разговор при Капитолине выйдет не тот. Хорошо было бы в сад, — кроме огороженных отделенческих вагончиков, существовал в глубине территории и общий, запущенный и всегда безлюдный, — но шел дождь.

— Ну, давайте здесь посидим.

— Давайте.

Вере как будто нравилось повторять какое-нибудь его слово.

Они сели. Вера — на тот же стул, на котором несколько дней назад сидела ее мать.

— Вы помните все, что с вами было, что вам казалось?

— Помню.

— Ну вот и рассказывайте все подробно.

Вера рассказывала очень старательно и про роботов, и про то, как их сортировали гипнозом, как казалось, что она в тюрьме, что ее травят, про успокоительные волны, на которых приплывали разные предметы и люди тоже, про маски, про хаос мыслей…

Виталий воспринимал услышанное как бы на нескольких уровнях сознания одновременно. Он ужасался вместе с Верой тому, что ей пришлось пережить, жалел, сочувствовал. Но и по-врачебному оценивал симптомы, размышлял, какой же все-таки диагноз вероятнее. Дело в том, что не существует ни одного симптома, присущего только шизофрении — вот у прогрессивного паралича, когда-то дававшего больше половины населения психиатрических клиник, такой математически точный симптом есть, а у шизофрении нет. (Кстати, если вспомнить вчерашние светские разговоры, прогрессивный паралич — еще один довод против Фрейда: если бы не было достоверно выяснено, что это осложнение сифилиса, не описаны типичные при нем изменения в мозгу, а копались бы только в психиатрических проявлениях, описывали бы разновидности бреда, чего бы ни напридумывал Фрейд! Ведь бред у бедных паралитиков всегда такой яркий, такая грандиозная обычно мания величия, выражаясь бытовым оборотом, при шизофрении тоже бывает мания величия, но немного другая, что, почему бы тому же Фрейду, не изобрести было вслед за Эдиповым комплексом какой-нибудь Цезарианский комплекс? Только потому, что нашли причину-спирохету, появились лекарства, убивающие эту спирохету, и теперь демонстративный прогрессивный паралитик — недостижимая мечта любой психиатрической кафедры, поколения студентов выросли и выучились, так и не увидев ни одного. То же должно рано или поздно произойти с шизофренией. А пока не произошло, в ход идет и Фрейд тоже, спекуляция и шарлатанство расцветает там, где слаба серьезная наука.) Да, безоговорочно, шизофренических симптомов нет, все дело в их сочетаниях, и сочетание у Веры не очень хорошее, профессор Белосельский обязательно скажет: «Картина слишком полиморфная!» Так неужели все-таки шизофрения?! Врачебное понимание только усиливало жалость к Вере, страх за нее! Неужели впереди новые обострения, неужели через несколько лет она будет нести ту же словесную окрошку, что несет непрерывно Ира Либих?! Но ведь и шизофрения не фатальна! Сколько случаев, когда больные с таким диагнозом прекрасно работают, никакого у них слабоумия! Об этом больше могли бы рассказать диспансерные врачи, здесь в больнице неизбежно скапливаются самые тяжелые случаи, по больнице судить нельзя — это все равно что работать в вытрезвителе, смотреть все время на своих клиентов и решить, наконец, что все вокруг сплошь алкоголики. Да-да, по одним больничным случаям судить нельзя, и все-таки лучше бы не шизофрения! Что против? То, что психотический эпизод был кратким, Вера быстро из него вышла. Очень яркие галлюцинации — все эти успокоительные волны, несущие на себе разные предметы, маски, и особенно уменьшенных людей — такие чаще бывают при инфекционных психозах, при органике. Но проклятый полиморфизм!..

— И больше ничего, Виталий Сергеевич. Честное слово!

— Зачем же больше. И так досталось.

— Я знаете, что подумала?

— Что?

— Жалко, что я не актриса. Это очень тяжело, то, что случилось, но зато такой жизненный опыт! Больше нигде не наберешься. Только мне ни к чему. А если бы актриса, она бы потом лучше играла. Я и сама чувствую, что от всего этого стала умнее.

Только этого не хватало! Господи, когда сам больной чувствует, что изменился, это же так типично для шизофрении! Но ведь такое потрясение может и на самом деле прибавить опыта?!

— Знаете что, Вера, вы только этого никому кроме меня не говорите, хорошо? Вас будет профессор смотреть, и ему не говорите! Он вас спросит, как вы сами чувствуете, изменились после болезни или нет? И вы скажете, что нет, не изменились. Хорошо?

— Хорошо. А почему?

— Потому что я-то понимаю, что вы имеете в виду: от того, что вы увидели такое, что обычно никто не видит, у вас прибавилось жизненного опыта, правда?

— Ну конечно.

— Я-то вас уже знаю и понимаю. А профессор может подумать другое: что от самой болезни изменился ваш характер. Поэтому не говорите.

— Хорошо. А зачем смотреть профессору? Ведь я уже выздоровела.

Вот и дошли до самого трудного места в объяснении. Придется все-таки объяснить Вере, что дело серьезнее, чем она думает. И чуть-чуть обидно, что она уже торопится уйти, торопится расстаться. Ему-то показалось…

— Понимаете, Вера, у вас закончился приступ болезни. Это очень хорошо. Но теперь нужно думать о будущем, нужно постараться, чтобы такой приступ не повторился. А для этого, возможно, придется еще продолжить лечение.

Вера не сразу ответила, было видно, ей нужно решиться, и она все же решилась:

— Вы не подумайте, Виталий Сергеевич, я вам очень верю, и я рада, что вы меня лечите, но раз я стала здравой, здесь мне будет трудно. И страшно, когда начинают кричать! А нельзя, чтобы вы же меня продолжали лечить, только дома?

Виталий очень обрадовался такой просьбе, хотя и должен был отказать.

— Нет, Вера, это такое лечение, которое возможно только в больнице. Ну а в новой палате вам будет полегче. Читайте, гуляйте. Я вам дам свободный выход, есть у нас такое новшество. В пределах больницы, но все-таки можно пойти в сад, посидеть одной, когда очень здесь надоест. Я понимаю, что здесь тяжело вам, но уж если лечиться, то лечиться.