Расчет только наличными, или Страсть по наследству - Людмила Глухарева Страница 36

В голове шумело, к горлу подкатывала тошнота. «Расшнуруйте меня», – вспомнила она сокрушительную фразу из романа Уайлдера. «Господи боже мой, да что же это со мной, дурнота и спать ужасно хочется», – постепенно проваливаясь в пустоту, успела подумать Машка…

Побелевшая Марья лежала на диване, закрыв глаза. Пересохший рот ее был полуоткрыт. Она с трудом дышала, ей казалось, что огромный камень навалился на нее и не дает вздохнуть. Неужели это все? И никаких тоннелей с ярким белым светом в конце? Марья пыталась свалить с себя эту тяжесть, хотела встать с дивана и не могла.

– Машка, помоги, Маша, я здесь, выйди, выйди, Мария, – голос Гришки с трудом пробивался в сознание Сергеевой, она никак не могла разлепить тяжелые веки. «Неужели это ты? Гриша, иду, иду». – Мария безуспешно боролась с собственной неподвижностью. Она пыталась вдохнуть и не могла. Она не в состоянии была даже пошевелиться.

Но Гришкин голос не унимался. Он звал ее все настойчивей. И вдруг она почувствовала, что Гришка, именно он, снимает с нее тяжесть и теребит за руку.

Почувствовав, что ей стало легче, Машка в очередной раз попыталась встать, но лишь свалилась с дивана и медленно, ползком направилась к двери. Дышать по-прежнему было трудно. Она не смогла встать и головой уперлась в дверь.

Дверь не поддавалась. Она была закрыта. Марья всхлипывала от отчаяния, тошнота подкатывала к горлу. Ноги ее не слушались. Машка сдавалась. Дверь была закрыта снаружи. И выхода не было. «Мне с этой дверью ни за что не справиться. Гришенька, открой дверь», – взмолилась Марья. Она неистово била в дверь кулаками, потом, обессиленная, бодала ее головой.

Наконец раздался радостный скрип петель и дверь легко распахнулась. Машка вдохнула открытым ртом свежий, чистый, прекрасный воздух. «Спасибо, Гриша», – подумала Сергеева, и тут ее вырвало.

«Господи, прости меня, грешницу», – молилась Машка. Только солнце, тишина и покой окружали Марью.

Во дворе никого не было. Постепенно, опираясь на руки, она поднялась.

Неуклюжей походкой Марья направилась к бочке с дождевой водой и опустила лицо в воду. После водных процедур она почувствовала необыкновенное облегчение, словно смыла не только боль и страх происходящего, но и несколько тяжелых лет жизни.

– Живая водичка, – легкомысленно пропела Мария и с гримасой отвращения, осмотрев разбитые костяшки пальцев, опустила руки в бочку. Сначала они заныли, а потом на Машкиных глазах исчезли все раны, трещины и кровь.

Назвать это чудом было бы не совсем верно, но и определить по-другому тоже не получалось. Она взяла курс к скамейке под разлапистой елью, плюхнулась на лавочку и жалобно заплакала.

Кто открыл дверь, кто звал меня, почему мне стало так плохо? Что происходит? Я же нормальная, трезвая женщина, я же не могу сойти с ума просто так. Я слышала Гришку и чувствовала его помощь, но его здесь нет. Интересно, это шизофрения или я еще поживу?

Нет, надо сосредоточиться и попытаться мыслить логично.

Сказать-то легко. Ладно. Допустим, меня пытались отравить газом. Кто-то открыл газ, но кто и зачем? Ответ – пустили газ, чтобы меня убить, причина – мои розыски Гришки. Чудесно, а главное, очень логично. Так, а спас меня невидимый и неуловимый Гришка. И еще: неизвестно, жив ли он? Сплошная мистика. А вода в бочке? Как золотая водичка соотносится с таблицей Менделеева? Раздеться, что ли, и влезть в эту бочку? Нет, на сегодня с меня хватит.

Вот расскажу Тоньке и Печкину. Интересно, как они все это прокомментируют?

Машка ожесточенно почесала щеки длинными малиновыми ногтями. На щеках немедленно проступили багровые полосы.

Но я же понятия не имею, где Гриша, что с ним, кому я мешаю. Или я имею понятие, но не осознаю. Да, очень логично, а главное – просто. Значит, во-первых, надо зайти в дом и осмотреть плиту.

Идти в дом Машке было страшновато, но она понимала, что должна проверить плиту. Сергеева оттягивала этот момент. Пережитый ужас еще не отпустил ее окончательно. И в этот момент раздался звонок мобильного телефона.

– Маш, ты где? – Тоня кричала. – Нам скоро ехать к Оле в больницу.

– Я в Малаховке, на даче у Гришки. Что-то мне плохо.

– Марья, ты неуправляема. Мы же договорились, что поедем вместе завтра. И в каком смысле плохо? Ты заболела?

– По-моему, меня заперли в доме, а до того у меня болела голова и тошнило, я думаю, что траванулась газом, сейчас пойду и проверю плиту, только отдышусь. Только я уверена, что плиту не включала. И выходит, что кто-то сильно желал отправить меня на тот свет.

– Сиди, где сидишь, я сейчас приеду, нет, сначала позвоню Печкину, и мы приедем за тобой. Мы быстро, пробок не должно быть. Маша, ты меня пугаешь. Есть у тебя предел?

– Да, только что случился. А еще тут вода живая в бочке. Полный дурдом. Приезжайте поскорее, я буду ждать. Пока.

Маша захлопнула телефон и посмотрела на тихое и нежное небо. Синий мерцающий воздух. Как при такой невероятной красоте в мире существует зло? Ответ она подыскала не сразу. Видимо, законы природы работают без исключений. Если существует красота, то существует и уродство. Добро и зло. Счастье и горе. Радость и печаль. Черное и белое.

И может быть, каждый из нас расплачивается за ошибки всего человечества, а не только за личные или ошибки своих предков. Поэтому наш мир так несовершенен и очень часто подл. И есть ли высшая справедливость?

Вполне вероятно, что такого понятия в природе не существует. Есть законы природы, законы физики, химии, гармонии, а понятия справедливости в нашем мире просто нет. И, грубо говоря, в нашем мире все поровну.

Тишину разорвал звук мотора.

– Машка, ты где? – Тонька кричала с таким отчаянием, словно уже и не надеялась увидеть ее живой.

Марья вздрогнула. Она так и не сдвинулась с места.

– Идите сюда. Я на лавочке.

– Слава богу, ты жива, здорова, – причитала Тонька.

Печкин озабоченно разглядывал Машку и хмурил брови. Ему не нравилось выражение лица Сергеевой. От былой неукротимости не осталось и следа.

– Жива – да, а вот насчет здоровья у меня сомнения, – вздохнула Мария. – Я вам сейчас все расскажу, но в дом не пойду, что-то не хочется мне в дом.

Печкин опустился рядом с Машкой на лавочку и буркнул: «Рассказывай».

Когда повествование Марии закончилось, Печкин стремительно ринулся в дом, пробыл там минут пятнадцать, вернулся, и ни слова не говоря, побежал к калитке. Минут черед двадцать он скомандовал:

– Поехали к Ольге. По дороге поговорим.

Во время этого блиц-осмотра Машка выразительно, то краснея, то бледнея, описывала Антонине свои чувства, особенно напирая на мистическую помощь Гришки. Она чувствовала себя сказочницей, случайно попавшей в компанию людей, занимающихся горячими новостями планеты, и никак не могла добиться ответной реакции от Тоньки.