Последний император - Су Тун Страница 36

Решающее сражение у подножия горы Бицзяшань завершилось полным разгромом отрядов Цзитяньхуэй. Ступая по усеявшим поле битвы телам, солдаты правительственных войск водрузили на вершине горы стяг Черной Пантеры. Затем они атаковали с тыла и фронта и на укромной настильной дороге, проложенной вдоль утесов на другой стороне горы еще в древние времена, захватили в плен вождя Цзитяньхуэй Ли Ичжи, который; бросив лук, пытался бежать.

Под завесой секретности Ли Ичжи доставили в столицу и бросили в водную темницу Министерства наказаний. Было проведено три судебных заседания, которые не дали никаких результатов. Ли Ичжи упорно не хотел признавать, что Цзитяньхуэй — сборище разбойников, утверждая, что общество организовано для помощи пострадавшим от стихийного бедствия и для облегчения участи простого народа. Посовещавшись, проводившие расследование чиновники постановили, что традиционные методы наказания, известные в государстве, для Ли Ичжи слишком неэффективны, и придумали несколько видов крайних и беспрецедентных мер, чтобы заставить его признаться в преступных деяниях. На этот допрос, проводившийся под пытками, в качестве наблюдателя от дворца был приглашен мой главный управляющий, верховный евнух Яньлан, который впоследствии подробно описал мне каждую из этих непревзойденных пыток.

Первая называлась «Обезьяна, сбрасывающая одежду». По словам Яньлана, сначала был приготовлен утыканный острыми иглами лист металла, свернутый в форме бочки иглами вовнутрь. Этот лист обернули вокруг Ли Ичжи. Затем один из палачей обхватил эту железную «бочку» руками, а другой, ухватив Ли Ичжи за волосы, стал протаскивать его через нее. По словам Яньлана, Ли Ичжи дико орал, когда иглы распарывали его обнаженную плоть на полоски, выпуская фонтанчики крови. Третий палач, стоявший рядом с чашкой соленой воды, неспешно кропил ею растерзанное окровавленное тело. Яньлан признался, что боль, которая, вероятно, пронзала сердце и вгрызалась в кости, наверное, была невыносимой, потому что Ли Ичжи издал еще один отчаянный вопль и потерял сознание.

Вторая пытка называлась «Бессмертный, оседлавший туманную дымку». Это безупречное дополнение к первой использовали для того, чтобы Ли Ичжи быстро очнулся и испытал еще один вид мучения. Палачи подвесили его вверх ногами над чаном с кипящей жидкостью.

— Как вы думаете, ваше величество, что было в этом чане? — хихикнул вдруг Яньлан. — Уксус! Просто блестящая идея! Как только крышку сняли, лицо Ли Ичжи обволокло кислым, едким паром, он тут же пришел в себя, но эта мука оказалась в сто раз страшнее адской боли, от которой он потерял сознание.

— Потом подошла очередь «Чистки баклажана», — продолжал Яньлан. — Эта пытка была самой простой, самой незамысловатой из всех. Ли Ичжи опустили на землю, потом двое палачей раздвинули ему ноги, а третий вонзил ему в задний проход невероятно острый кинжал. — Помедлив, Яньлан уже как-то двусмысленно добавил: — Какая жалость, что мужественному герою-храбрецу тоже приходится страдать, как какому-нибудь напудренному юноше.

Дойдя в своем рассказе до этого места, Яньлан вдруг замолчал. Было видно, что ему неловко, и я заподозрил, что при описании адских страданий ему вспомнились моменты, когда он сам переживал мучительную боль.

— Рассказывай дальше, — нажал я на него. Мне стало только интереснее.

— Государь на самом деле хочет слушать дальше? — спросил Яньлан уже своим обычным тоном. Он испытующе посмотрел на меня. — Не кажется ли вам, ваше величество, что все эти крайние пытки слишком жестоки и бессердечны?

— Что это еще за «жестоки и бессердечны»? — рявкнул я на него. — Какие могут быть церемонии и разговоры о морали, когда имеешь дело с негодяем и разбойником? Выкладывай давай, что там еще за хитроумные пытки они придумали.

— Была еще пытка, называемая «Одевание плаща из пальмовых волокон». Она состояла в том, что расплавленный черный свинец лили вместе с кипящим маслом ему на спину и плечи, — продолжал Яньлан. — На моих глазах кожа Ли Ичжи медленно трескалась и разрывалась, и во все стороны летели брызги крови, смешанной с маслом. На самом деле начинало казаться, что на Ли Ичжи надет большой красный плащ из пальмовых волокон. Правда, было очень похоже.

Однако самое потрясающее впечатление произвела пятая пытка. И название у нее звучное — «Подвешивание вышитых шариков». Кузнецу был специально заказан небольшой меч с четырьмя или пятью небольшими крючками на лезвии. Входил он в тело Ли Ичжи как по маслу, но крючки цеплялись за плоть, и когда палачи выдергивали меч, в стороны разлетались куски мяса, ну что твои фрикадельки, только ярко-красные.

После пятой пытки я ушел, — признался Яньлан, — но насколько мне известно. Ли Ичжи подвергли одиннадцати изощренным пыткам. Были еще такие названия, как «Тыква-горлянка на плече», «Парящая стрекоза» и «Разрезание сапога». Всех я своими глазами не видел и описать их вам, государь, не осмеливаюсь.

— Что же ты ушел с половины представления? Почему не досмотрел все одиннадцать изощренных пыток?

— Дело в том, что во время «Подвешивания вышитых шариков» одна из этих «фрикаделек» угодила мне прямо в лицо, и ваш раб так перепугался, что смотреть дальше был уже не в состоянии. Я понимаю, что поступил неправильно, и когда в следующий раз будут применять эти изощренные пытки, я непременно досмотрю до конца, чтобы рассказать вашему величеству.

— Знай я, что будет так интересно, сам бы пришел посмотреть, — полушутя-полусерьезно сказал я. В тот момент я понял, почему все эти пытки Ли Ичжи вызвали у меня такой повышенный интерес. Это напомнило мне о примерно таком же греховном наказании, которому я в юности подверг отвергнутых наложниц в Холодном дворце. Но ведь я столько лет боялся вида крови и убийств, стало быть, это естественное возвращение к прежним временам связано с моим настроением и окружающей обстановкой. Закрыв глаза, я стал представлять себе остальные шесть видов изощренных пыток, пока чуть ли не ощутил, как в Зале Чистоты и Совершенства разносится запах крови Ли Ичжи, и не почувствовал легкое головокружение — то самое немощное, женственное головокружение, которое всегда было мне так противно.

— Так и что же, Ли Ичжи действительно умер, не признав своей вины? После одиннадцати видов пыток он так ничего и не сказал? — спросил я под конец Яньлана.

— Он произнес только одну фразу. — Помедлив, Яньлан негромко продолжил: — Он сказал: «Когда пытают так жестоко, значит, люди стали хуже диких зверей, и дни царства Се сочтены».