Бедолаги - Катарина Хакер Страница 36

— Ну, крошка, как ты? Кто из этих придурков твой?

Изабель посмотрела ему прямо в глаза, вспомнила все последние дни, всю их бесцельность, пристально взглянула снова, надеясь хоть что-то в нем найти, понять. Якоб вдруг упал, как подкошенный. А она рассмеялась, рассмеялась и протянула руки к этому человеку. «Как дитя», — говорил Элистер позже, удивляясь и качая головой. Не верил, что она заметила сразу полицейский автомобиль, выруливший из-за угла. Ведь темно, ближайший фонарь в отдалении, дома напротив все в лесах, окна забиты досками, хотя автомобильные фары видны, конечно. Да, она их увидела. Как дитя протянула к нему руки, коснулась ушей, дотронулась до мочек, погладила их пальцами, приблизила лицо, будто хотела его поцеловать. И кроме нее, никто не заметил, что полицейский автомобиль уже на расстоянии восьми-десяти метров, водитель опустил оконное стекло и выглянул. Изабель опять рассмеялась, изо всех сил оттолкнула этого человека и понеслась к полицейским, размахивая руками, отчаянно жестикулируя, вдруг перепугавшись насмерть.

Яркий свет залил площадку, парни вмиг бросили своих нлепникон и побежали через улицу, скрылись на стройплощадке, воспользовавшись заминкой: полицейские расспрашивали Изабель, не ранена ли она. Затем автомобиль двинулся вслед тем пятерым, а эти трое с перевернутыми лицами растирали запястья. Изабель отступила на полшага, когда Якоб приблизился к ней с виноватым, смущенным выражением лица, и безучастно наблюдала, как Энтони побежал вслед за полицейскими, а Элистер вытащил из сумки мобильник и приложил к уху, ожидая соединения. Они постояли одни, потом вернулся Энтони.

Стена мощная, выкрашенная красной краской, подмигивают огоньки башни и крана над крышей вокзала Сент-Панкрас за нею. Только теперь Изабель заметила, что на мрачных развалюхах до сих пор сохранились вывески тут кафе, там небольшой отель, игровой салон, брошенные несколько десятилетий назад, а то и раньше; окна если не забиты, то разбиты, тротуары в рытвинах. Элистеру удалось вызвать такси, и теперь они спорили с Якобом, стоит ли дожидаться полиции.

— Рехнулся, что ли? На твою жену напали, а ты даже заявления не напишешь?

Подъехало такси. Все трое подавлены и сконфужены, Изабель сосредоточенна. Как разобраться, что же произошло в эту минуту, отчего нарушился привычный ход вещей? Они ехали в северную часть города, Энтони назвал шоферу адрес клуба и упорно повторял, что сам виноват, ведь это он пригласил их в театр. Ни у кого не спросив, заказал всем виски и расплатился, потащил Изабель танцевать. И они танцевали. Энтони и Изабель, Элистер и Изабель. Только Якоб не решился выйти на танцпол, сидел, выпрямившись, на барном табурете и вскочил, когда тот вдруг треснул под ним и начал складываться. А она, Изабель, танцует.

Она пыталась восстановить в памяти лицо того человека, глаза на расстоянии ладони от ее лица, сравнивала его с Джимом, напилась и разгулялась. Элистер спросил, было ли ей страшно, а она ответила — нет, нет.

Все это стало каким-то нереальным, — призналась Изабель, хотя прошло всего часа два, не больше. А утром покажется полным абсурдом. Такие сюжеты уже через день превращаются в забавные истории, и вот бы рассказать эту историю Андрашу, жаль, что они созваниваются так редко.

На другой день она позвонила-таки в бюро, и трубку взяла Соня, потому она и доложила все Соне, а та только спросила, как вел себя Якоб, но тут рассказывать было почти нечего. Утром он, все еще расстроенный, дождался ее пробуждения. И твердил, как ненавидит насилие, как он ненавидит насилие, и действовал ей на нервы, хотя теперь она об этом жалеет. Спрашивала себя, слышит ли Якоб, замечает ли соседей, неужели никогда не замечал? Или нарочно не замечал оттого, что ненавидит насилие, не желая допускать в свой мир все, к чему чувствует отвращение? Не здесь ли трещинка, открывшая путь волнениям, разочарованию?

Тихо, тишина. Изабель слонялась по квартире, где ничего не переменилось. Работать не хотелось, и она оделась, дошла до метро и поехала на Кингс-Кросс, где шум, где стройка, люди, движение. Где газетные киоски, туристы, попрошайки, где служащие поспешно покидают здание вокзала, торопясь по делам, где целые семейства с взволнованными лицами тащат чемоданы. Одна рослая женщина с короткими светлыми кудряшками радостно бросилась к ожидавшему ее человеку, они обнялись; невысокий, с крупной головой человек чем-то напоминал Андраша. В тот день на Йорк-Уэй было тихо, даже на автобусной остановке никого. При свете солнца дома выглядели еще более запущенными, чем ночью. Вдруг вдалеке что-то сверкнуло, что? Солнечный зайчик от оконного стекла? Одинокое корявое дерево качалось на ветру, на асфальте валялся бумажный пакет. Она жадно ловила взглядом все, что видела вокруг, крановщика в защитной каске высоко вверху, красную стену. Резко взвыла сирена, погудела и умолкла. У дома, откуда вышли пятеро мужчин, Изабель остановилась. И то, что сидело занозой внутри, пропало. Всего лишь брошенный квартал, его сносят и отстраивают заново. Она пошла дальше по улочкам, не чувствуя в себе готовности примириться с тем, что все-таки не произошло, не случилось, и было по-летнему тепло, и ноги у нее в пыли.

Когда она свернула за угол, Джим тотчас ее узнал, возмутился и разозлился: нечего ей тут делать, на его старой территории, которой он так долго избегал, на этих улицах, по которым ходила Мэй и он вместе с Мэй. И тут вдруг она. Одергивает юбку.

Он нашарил пачку сигарет в кармане брюк, закурил. «Ага, шпионит за мной!» — догадался Джим, когда она остановилась на углу Филд-стрит, будто кого-то ждет.

Старая квартира пуста, и торговца овощами больше нет, и ни у кого не спросишь, только леса на фасаде, и защитная сетка хлопает по металлической стойке. Из котлована доносятся глухие звуки, будто ударный инструмент пытается перекрыть шум движения. Джим бросил окурок в водосток, вытащил из пачки новую сигарету.

Она приближалась с нерешительным, глуповатым выражением лица, она явилась туда, где он ищет Мэй, споткнулась, резко тряхнула головой, вздернула подбородок и вдруг отпрянула в сторону, похоже, узнав Джима. Мэй боялась только террористов, а Элберт пытался ее успокоить: «Сколько идиотов на свете, и уродов, и убийц. Ничего не происходит там, где этого ждут». Как сомнамбула приближалась к нему Изабель, он встретил ее улыбкой, взял за руку, потом за талию, прижал к себе так крепко, что она застонала, и сделал вид, будто собирается поцеловать. Она смотрела Джиму в глаза, на его губы.

Но вид у него взбешенный. Она хотела было что-то объяснить, но зачем? Это ведь он тут ждал, он ее выследил! И задала какой-то нелепый вопрос, мол, не здесь ли он был той ночью, и оказалась явно разочарована, когда он выпустил ее из рук, отступил на шаг и расхохотался. Вот он стоит, майка в обтяжку, под ней играют мускулы на широкой груди, и опять он развернулся, бросил через плечо: «Увидимся!» — то ли обещание, то ли угрозу, и ушел скорым шагом.

«Филд-стрит», — прочитала на табличке Изабель, сконфуженная и разочарованная. Где-то допущена ошибка. Надо вернуться в начало, скорее отмотать историю назад, а уж потом стереть или сохранить. А тут что, пустая улица, хотя и светлая, но необитаемая, и Изабель пошла прочь, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, на Юстон-роуд и дальше на запад, побежала по Уоррен-стрит, пробиваясь сквозь людскую толчею. Торговцы газетами, торговцы ремешками, служащие, туристы, кто-то уронил букет, и цветы растоптали, вдруг Изабель оказалась в окружении четырех школьников, съехавшие мятые воротнички, улыбки на лицах, какой-то человек нес перед собой контрабас и на ходу задел им Изабель, слезы боли и обиды выступили у нее на глазах. Вырвавшись наконец из всей этой сутолоки, она увидела, как торговка цветами вынимает последние букеты из ведер, как другая, помоложе, собирает ведра, одним махом выливает воду на мостовую, и она почему-то знакома Изабель, только стала тоненькой, даже тощей, а когда выпрямилась и обернулась, Изабель разглядела ее лицо, рассеченное шрамом от виска до подбородка, огненно-красным и уродливым шрамом. Как будто мало самой раны, так еще и залечить не сумели. Меченое лицо, запечатлевшее всю злобу людскую. «А может, несчастный случай?» — понадеялась Изабель. Охваченная ужасом, она не заметила, что старшая цветочница за нею наблюдала; та подошла с видом гневным и презрительным и, не сказав ни слова, движением руки отогнала Изабель, как гонят разинувшего рот ребенка.