Частная жизнь Пиппы Ли - Ребекка Миллер Страница 36

Звонок в дверь не предвещал ничего хорошего. Обед с доставкой я не заказывала, гостей не ждала, а у Герба имелись собственные ключи. «Кто это?» — спросила я и, услышав голос Джиджи, остолбенела от страха. Решив, что лучше поговорить на улице, я пообещала спуститься вниз, но, когда надевала куртку, в дверь постучали. Уже собравшись сбежать по пожарной лестнице, я все-таки открыла. Джиджи выглядела великолепно, ни дать ни взять героиня «Сладкой жизни»: черное платье, шубка, шелковистая волна длинных волос, чувственный рот с опущенными вниз уголками, томные глаза с поволокой. Не сказав ни слова, Джиджи на высоченных шпильках прошествовала на кухню, заглянула ванную и, завершив экскурсию в спальне, обратила взор на меня. Спортивные брюки, топ, спешно собранные в хвост волосы — со стороны я, наверное, казалась ее массажисткой, инструктором по теннису, но никак не равноценной заменой. Нет, куда мне!

— Шлюха! — процедила Джиджи.

Вот здорово!

— Я не шлюха!

— Только шлюхам платят за секс! Я с первой же минуты поняла, кто ты такая! Ты хищница, причем самого мерзкого вида: охотишься машинально, автоматически. У тебя ведь это само собой получается, да? Раз — и увела моего мужа!

Я гадала, не спрятан ли под расстегнутой шубкой пистолет. Если Джиджи без оружия, смогу защититься.

— Простите! — вырвалось у меня.

— Он сказал, что любит тебя! — неожиданно объявила гостья.

Не знаю, как так получилось, но в следующую секунду Джиджи обнимала меня за ноги. Я даже растерялась: она стоит на коленях, шубка шлейфом расстилается по полу…

— Хочешь — живи здесь, встречайся с ним, занимайся чем угодно, только не забирай, не забирай моего мужа!

Не помню, что я ответила, кажется «Да, да, конечно, не буду!», только Джиджи буквально растворилась в воздухе.

После такого заниматься любовью с Гербом казалось аморальным. Пожалуй, мне следовало съехать с его квартиры, но на съем отдельного жилья элементарно не хватало денег, тем более что везде просили за месяц вперед. Знакомых не осталось, а к Триш, Джиму или Крэгу я вернуться не могла. То есть, разумеется, могла, но это неминуемо привело бы к катастрофе.

Герб проявил удивительное понимание, настоял, чтобы я не съезжала из квартиры, хотя самому пришлось перебраться в отель: после выяснения отношений находиться рядом с Джиджи стало невыносимо. Он звонил по десять раз на дню, признавался в любви, присылал цветы и украшения, только я по-прежнему отказывалась с ним разговаривать. После работы бессильно падала на диван и старалась не думать о таблетках. В конце улицы стояла католическая церковь, и я, хоть и не католичка, часто в нее ходила, причем не на мессу, а из желания успокоиться и в сотый раз попросить у Господа прощение. Я ведь только и делала, что несла людям боль и страдания, а остановиться никак не получалось. Я написала родителям письмо: мол, не волнуйтесь, дела мои идут на поправку, хотя пока нам лучше не встречаться. Обратный адрес на конверте указывать не хотелось, но в итоге я его все-таки указала.

Однажды утром Герб неожиданно приехал ко мне, вытащил из постели, одел, затолкнул в свой «ягуар» и повез к дому на пляже «походить по песку и подышать морским воздухом». Когда дошли до стеклянного дома, у меня то же ощущение, та же уверенность, что и на вечеринке у Джиджи: я читала его мысли и хотела быть рядом. В общем, взяв меня на пляж, Герб поступил очень разумно.

В город мы возвращались уже затемно по узкой проселочной дороге. Внезапно передние фары высветили лежащего на обочине олененка: он поджал под себя ноги и испуганно поднял уши. Герб притормозил, и мы вышли из машины. Малыш дрожал всем телом, наклонил голову к земле, но почему-то не убегал.

— Наверное, мать сбили, — предположила я.

— Нет, у него переломаны ноги, иначе бы деру дал.

— А если к ветеринару отвезти?

Герб поднял трепещущего зверька. Задние ножки висели как окровавленные плети, передние беспомощно молотили воздух.

— Ветеринар не поможет.

— Не бросим же мы его! — взмолилась я.

Осторожно положив олененка на землю, Герб вернулся в машину, я — следом. Долгое время мы сидели молча.

— Зажмурься и прикрой уши руками, — тяжело вздохнув, велел Герб.

— Зачем?

— Пожалуйста, не спорь! — взмолился он и отъехал метров на пять назад.

Слепящие фары сделали зверька белым, как призрак. Герб нажал на газ, я закричала, но он не думал сворачивать. Я крепко зажала уши и, когда передний бампер смял олененка, не услышала, а только ощутила удар. Герб снова подал машину назад, убедился, что несчастный малыш мертв, и, вернувшись за руль, погнал в город.

Остаток пути мы не разговаривали. Притормозив у моего дома, Герб нерешительно поднял глаза:

— Он бы все равно умер от голода, холода или чьих-нибудь когтей, понимаешь?

Я кивнула. Ночевать Герб остался у меня, а следующим утром, в несусветную рань, я проснулась от его всхлипов. Повернув лицом к себе, я аккуратно вытерла ему слезы. Тогда я и поняла, что люблю Герба. Вот она, настоящая храбрость: знать, что будет больно, и все равно решиться. Доброта и милосердие проявляются по-разному… Последние сомнения рассеялись, словно дымка.

— Я выйду за тебя замуж, — решительно объявила я.

— Правда? — недоуменно переспросил он.

— Конечно, разве я могу иначе?