Обман - Анна Бялко Страница 36

Тут мне удалось сообразить, что это, должно быть, тот самый дополнительный урок с оболтусом за восемь долларов, основной источник Марининых доходов. Она, правда, говорила, что они уезжают куда-то к морям и позвонят по возвращении сами. Ну вот, кажется, и позвонили.

— Олеся Андреевна, — удачно вспомнила я мамашкино имя, — мне казалось, вы уезжали на каникулы.

— Ну да, — ничтоже сумняшеся ответила та. — Но мы уже два дня, как вернулись.

— Ну и прекрасно. Когда у нас будет следующий урок?

Марина предупреждала меня, что никакого постоянного расписания нет, каждый урок оговаривается отдельно и часто переносится, и что не дай бог не согласиться — враз уволят. Мне вообще не нравилась вся история, подумаешь — восемь долларов, но Марина прямо дрожала над этим уроком. В конце концов мы договорились на четверг, в пять часов. Ужасно неудобно, там ещё педсовет, если и кончится вовремя, придётся бежать бегом, а они обычно затягиваются, надо будет отпрашиваться, опять директриса косо посмотрит. И наплевать на неё, да больно все вместе противно.

Но мне повезло. Директриса уехала куда-то в РОНО, и педсовет в этот день вообще отменили. Поэтому я даже домой успела зайти. Толку из этого вышло, впрочем, немного, потому что есть дома было нечего — я думала пообедать в школе, а переодеваться мне было не во что — школьный костюм все равно был самым приличным из всей Марининой одежды. Вот получу зарплату — куплю себе нормальные штаны. Интересно, что в школе действительно никто, кроме физкультурника, в брюках не ходил. Что это у них — дресс-код или просто директрисины заморочки?

За десять минут до назначенного времени урока я подходила к высокому, новой застройки зданию, где проживал мой незнакомый ученик-оболтус. Дом был, пожалуй, похож на наш с Валькой, только, как говорится, труба пониже, дым пожиже. И вахтёрша противнее. Долго-долго цеплялась ко мне, выясняя, в какую именно квартиру мне надо и зачем. Наша никогда себе такого не позволяла. Хотя, конечно, я там тоже была не училкой по вызову за восемь долларов…

Лифт, этаж, дверь, блондинистая мамаша в пеньюаре… «Здравствуйте, проходите…» Недовольная гримаса. Интересно, и что ей уже не так? Я только-только вошла.

Лучше б я никогда туда не ходила. Это оказался кошмар. То есть абсолютный. Марина говорила — оболтус, но чтоб такое… Никакие выражения, кроме матерных, тут не уместны.

Шестнадцатилетний болван, тупой и избалованный, уверенный в своей безнаказанности и вседозволенности, которому на фиг не нужно никаких правил, не только русского языка, но и вообще по жизни. А зачем? Ему и так все купят. Он меня не слушал, откровенно хамил, зевал и кривлялся, а я должна была с милой улыбкой что-то такое ему талдычить про запятые…

Я, конечно, такого не ожидала, поэтому и растерялась поначалу. Растерянности моей хватило примерно на полчаса, после чего я решила, что с этим делом пора завязывать.

— Я вижу, друг мой, ты сегодня не в настроении, — заявила я, закрывая учебник. — Поэтому мы на сегодня закончим. К следующему разу сделаешь то-то и то-то. А сейчас — урок окончен.

Ученичок пробубнил что-то вроде того, что нефиг на него мою работу сваливать, но вид у него был слегка обескураженный, поэтому я решила, что счёт один-один. На выходе мамашка, морщась, как от кислого, протянула мне мой несчастный конверт, и я, не глядя, сунула его в сумку. Только дома я обнаружила там вместо восьми долларов шесть. Стерва. И когда только успела вытащить за «недоданное» время. А как насчёт прибавки за вредность?

Видит Бог, я бы завязала с этими уроками в тот же день. Черт с ними, с восемью долларами! И хотела заявить об этом Марине, но не могла дозвониться, а на следующий день забыла, а потом мне в школе выдали аванс, и это был караул.

То есть полный караул. То есть я такого даже во сне не могла представить. А я, дура, так ещё ждала этой первой настоящей зарплаты! Думала, брюки куплю приличные… Какие брюки? Того, что я получила, не хватило бы даже на еду, причём по Марининым, а не по моим прежним меркам. Даже если представить, что аванс — это лишь треть всей зарплаты. И действительно выходило, что восемь урочных долларов — очень даже большие деньги.

Только поэтому я решила заткнуться на время в тряпочку и попробовать ещё раз. Пожалела я об этом сразу же, как только вошла в треклятую квартиру. Этот раз пришёлся на пятницу, и у оболтуса в комнате — будто его самого было мало — сидело ещё трое таких же, и все они с интересом меня разглядывали.

— Олеся Андреевна! — повернулась я к мамашке, которая, к счастью, ещё не успела уйти в глубины квартиры. — Как это понимать?

— А что тут понимать? — пожала она плечиками. — К Вовочке пришли друзья. Вы позанимаетесь, они его подождут. Немножко послушают, им тоже будет полезно, правда, ребята?

Ребята ответили дружным радостным гоготом. Идти в эту клетку с тиграми было совершенно немыслимо. И вообще, какого черта! Я взвилась.

— Значит, так, Олеся Андреевна, — обратилась я к мамашке тоном, каким обычно ставила на место нерадивых продавщиц в бутиках. Такие, правда, встречались мне нечасто. — Я вижу, вы не до конца понимаете всю серьёзность, я бы даже сказала, трагедию вашего положения. Тем хуже для вас.

Тут я развернулась и гордо направилась к двери. Опешившая мамашка — черт, прямо приятно было смотреть — потрусила по бесконечному коридору за мной.

— А что, что такое, Марина Михайловна? Какая трагедия? — голос был растерянный, я бы даже сказала, заискивающий. Ну точно как продавщица. А может, она ей и была в прошлой жизни? Тем более надо держать тон.

— Трагедия, — сурово продолжила я, глядя на неё сверху вниз, хотя была того же роста, — в том, что сейчас ноябрь. Даже конец ноября.

— Ну и что? — не поняла она.

— В это время вы уже не найдёте ни одного приличного преподавателя для вашего, — тут я сделала лёгкую презрительную гримасу, — мальчика. Все стоящие педагоги набирают учеников для подготовки в институты с сентября. То есть, конечно, многие берут потом и с июня, для экспресс-подготовки, но это, — и я снова смерила её взглядом, — не ваш случай.

Я остановилась, вздохнула, пожала плечами, — а мамашка глядела мне в рот, как зачарованная, — и продолжила:

— Ваш мальчик не может грамотно написать двух слов. И плохо обучаем. И, если уж об этом зашла речь, обучаться в принципе не желает. Я понимаю, что вы можете заплатить за поступление сколько угодно. Вы и заплатили бы, и заплатите, будьте спокойны, но это — сочинение. Письменный экзамен. Его надо хоть как-то написать. А он не сможет. И никто его за месяц этому не научит.

— Но почему же за месяц? — проблеяла мамашка. — Сейчас ноябрь, вы сами сказали. Ещё полгода, время есть.

— Время есть, — отрезала я. — Преподавателя нет.

— А вы?

— А я от вас ухожу. При таком отношении к занятиям я не вижу смысла тратить на вас своё время. Оно у меня, знаете, денег стоит.

И я потянулась за пальто.