Змия в раю - Леопольд фон Захер-Мазох Страница 36

— Вы, оказывается, настоящий, — воскликнула Аспазия.

Дамы залились громким смехом, господа же, которые никак не могли взять в толк, что произошло, осаждали их вопросами, все кричали и бурно выражали эмоции, перебивая друг друга, пока среди всеобщего веселья Аспазия, наконец, не рассказала присутствующим суть всей истории.

Мало-помалу в помещении стало невыносимо жарко. Зиновия поднялась и вышла было на порог дома, чтобы подышать свежим воздухом, как вдруг ее обхватили сзади две крепкие руки и чьи-то губы поцеловали в затылок.

— Менев, — игриво и в то же время с досадой пробормотала она, — что ты себе позволешь? Мне кажется, ты слишком много выпил.

— Я? О нет! Ты… ты сама в этом виновата, мог бы поспорить, что…

— Уходи, уходи же!

— О чем бишь я собирался поспорить?

Она вырвалась и, побежав по коридору, попала в объятия дядюшки Карола.

— Ах, Зиновия! Ты сегодня неотразима! — вздохнул тот и от души поцеловал ее в губы.

Она благополучно ускользнула и от него, но в дверях столкнулась с Феофаном, которого опять преследовал жуткий хор неотвязных эриний: «Отцеубийца! Отцеубийца!» Он был бледен как полотно, и в глазах его блестели слезы.

— Что с тобой?

— Мне как-то не по себе.

— Ах, это, верно, из-за шампанского!

— Нет, шампанское здесь ни при чем, я такой несчастный, — воскликнул юноша, готовый вот-вот расплакаться, — я люблю тебя, а ты, ты меня не любишь…

— Дурачок!

— Я хотел бы умереть прямо сейчас.

Зиновия с улыбкой накинула ему на шею очаровательную удавку — свои руки, — и он, обливаясь слезами, приник к ней, запечатлев у нее на груди поцелуй. Но и от него Зиновии в конце концов удалось отбиться.

— Они все изрядно охмелели, — шепнула она Аспазии, снова усевшись на свое место за столом.

Теперь и остальные один за другим воротились в комнату.

Между тем Винтерлиха подхватили волны неизъяснимого блаженства: в этот великий день он впервые переживал опьянение. Теперь и его тоже начала захлестывать вселенская нежность, но поскольку пиетет перед дамами в нем еще превалировал над парами шампанского, его точно магической силой повлекло на кухню, к нимфам очага.

— Прошу прощения, — церемонно произнес он, поднимаясь из-за стола, — я с вашего позволения пойду глотнуть свежего воздуха.

С этими словами он положил салфетку на стул и, безуспешно пытаясь придерживаться прямой линии, шагнул к двери. В конце концов он благополучно выбрался из комнаты и направил свои стопы на кухню, где томно прижал к груди миниатюрную Софью — и получил от нее увесистую затрещину по правой щеке. Когда, несколько протрезвев, он воротился обратно, Наталья не замедлила со смехом полюбопытствовать:

— Что это с вами, господин Винтерлих, — у вас вся правая щека красная?!

— Не знаю-с… это, без сомнения, от вина… — Он был ужасно сконфужен и, усевшись на собственную салфетку, тщетно искал ее теперь на столе и под ним. Наконец ему удалось-таки обнаружить ее и энергично закрепить одним углом у себя в петлице. Женщины тем временем злобно шипели точно змеи в гнезде, беспрестанно поглядывали на него и хихикали. Это было невыносимо. И Винтерлих во второй раз поднялся с места.

— Дамы и господа, я вынужден еще раз просить у вас извинения.

— Не стесняйтесь, — любезно промолвила в ответ Аспазия.

Новый взрыв хохота — затем громкий крик из десяти глоток и всеобщая суматоха. Все общество охотно извиняло его очередную отлучку, однако совершенно не готово было извинить то, что он слишком буквально воспринял предложение не стесняться и, вставая из-за стола, увлек за собой все столовые приборы, бокалы и бутылки, и чуть было даже не торт с вазами.

Ибо вместо салфетки несчастный основательно закрепил у себя в петлице край скатерти — и теперь соусы и пунш, красное венгерское вино и шампанское ручьями растекались по столу, орошая наряды дам, под звон разбитых тарелок и бокалов.

Потребовалось некоторое время, чтобы ликвидировать последствия катастрофы, и свойственное Зиновии чувство юмора изрядно поспособствовало преодолению возникшей напряженности. Она освободила Винтерлиха из заключения и — насколько могла — восстановила то, что было разрушено.

Пока дамы приводили в порядок свои туалеты, Винтерлих исчез, однако вскоре опять вернулся. На сей раз красной у него была левая щека, к которой — несравнимо весомее, чем недавно белая ручка Софьи, — приложилась ладонь ядреной Дамьянки.

— Однако, господин Винтерлих, — воскликнула неугомонная Наталья, — теперь у вас и левая щека покраснела!

— Левая, говорите… — промямлил бедолага, — ума не приложу, с чего бы это…

После сытного обеда все общество решило вздремнуть. Дамы разошлись по своим комнатам, господа расположились в салоне и в столовой зале. И вскоре во всем доме воцарились покой и мертвая тишина. Не слышно было ни звука, кроме сопения Винтерлиха, который скатился с дивана под обеденный стол, и ему приснилась лавина, вместе с ним низвергающаяся в пропасть. Этой лавиной была подушка, которую он нежно сжимал в объятиях.

Уже вечерело, когда в комнату вошли женщины и всевозможными хитрыми уловками вернули представителей сильного пола к жизни. Феофану Зиновия пощекотала перышком в ухе, дядюшке Каролу Лидия выплеснула в лицо стакан воды, отчего тот завопил спросонья:

— На помощь! Тону!

Василий был разбужен Аленой, которая пририсовывала ему жженой пробкой усики и при этом нечаянно обожгла верхнюю губу. А Наталья развлекалась тем, что кончиком ступни водила по икре Винтерлиха.

— Что вам нужно? — возмущенно причитал тот. — Разбудите меня в день Страшного суда. А сейчас оставьте в покое.

Придя же, наконец, в себя, он недоуменно огляделся по сторонам.

— Разве я не умер?

— Нет.

— Разве я лежу не в могиле?

— Нет.

— Тогда где же я лежу?

— Под столом.

В конечном итоге все снова были на ногах. Софья подала черный кофе, гости и хозяева смеялись и мило болтали. Зиновия с Винтерлихом спели дуэт, потом все принялись играть в настольные игры.

Было уже поздно, когда собрались расходиться. Последним попрощался и Феофан. К воротам подъехала коляска, он стойко выдержал четыре объятия, поцеловал руку отцу и уселся. Тут к дверце экипажа быстро подошла Зиновия.

— Ты все еще несчастен? — с наигранным недовольством спросила она.

Феофан утвердительно кивнул и прижал ее руку к сердцу.

— Только не воображай себе ничего лишнего.

— Можно я тебе напишу?

— Зачем? — возразила она. — В ближайшее время я сама приеду и как следует вправлю тебе мозги.