По живому. Сука-любовь - Лилия Ким Страница 36

— Бл…ин! — прорычал он с немыслимой злобой. — Я ненавижу эти сопли! Ты бы хоть раз для интереса посмотрела, как я сам себе яичницу жарю.

— Я сделала, как ты сам делаешь.

— С соплями?

— Это случайно один кусочек попался.

— Лера, ты сделала херово! Чего ты оправдываешься? Как меня это бесит! Ты как твоя мать! Я тебе слово — ты мне десять!

Морщась, словно ему дали несвежих, склизких макарон, Валера доел ужин, встал и отшвырнул тарелку. Взял с полки свою чашку и подошел к кофеварке. Увидел, что она пустая. Глубоко вдохнул и выдохнул, сдерживая приступ гнева.

— Хоть бы кофе сварила, — зло и отрывисто проговорил он.

— Я работала. Делала «Райский сад».

— Он должен был быть готов еще неделю назад. Работала она… — Валера прошел в гостиную зону и плашмя грохнулся на диван, включил телевизор и принялся перещелкивать каналы, тупо таращась в экран.

Я молча вышла в коридор и стала шарить в карманах куртки. Севина визитка, куда же она делась? Найдя простенькую белую карточку со словами «Норберт Групп. Святослав Донников, ведущий специалист», увидела на ней, кроме телефонов, и номер аськи. Надеюсь, и дома, и на работе он один и тот же.

[+++]

Щелкнув по зеленой ромашке, я открыла программку и набрала в поиске номер Севы. Через секунду Сеть его нашла. Отправив запрос на авторизацию, стала раскладывать перед собой каталоги, чтобы сделать модели будущих элементов интерьера в трехмерном проекте. По сути, это тот же самый эскиз, но его можно развернуть, посмотреть в различных ракурсах, поиграть с цветами, светом — удобно.

Внизу экрана замигала оранжевая плашка с надписью «Sever». Сева прислал короткое «Привет» и виртуальный цветочек.

Настроение у меня немного поднялось.

«Привет!» — ответила я ему и прикрепила смайлик.

Прошло минут десять. В окошке ничего не появлялось. Оно и понятно. Я сама не знала, что писать. Набрала первое, что пришло в голову.

«Чем занимаешься?»

В углу появилось «Sever пишет». Через минуту возникло сообщение.

«Все думаю, как это мы сегодня встретились. Вот так и поверишь в судьбу. Никак в себя не приду. А ты?»

Я подумала и набрала:

«Да уж…»

В виртуальном общении снова повисла долгая пауза. Я свернула окошко, чтобы оно не мешало работать над моделью. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем оранжевая плашка снова замигала. Я успела целиком обставить и раскрасить Натэлле холл с гардеробной, стойкой администратора и хозяйственными помещениями. Торопливо «повесив» последнее зеркало, щелкнула окошко. Там висела надпись:

«Sever: Больше всего на свете я сейчас хочу заняться с тобой любовью. Ни о чем другом думать не могу».

Мне представилось, что хорошо было бы, в порядке черного юмора, отправить ему что-то вроде надписи над вратами Ада: «Оставь надежду навсегда» или хрестоматийно-анекдотическое «У меня голова болит». В аське это бы особенно смешно выглядело. Однако внутренний голос подсказывал, что юмор в этом есть только для меня. Вряд ли кто-то еще будет смеяться.

Не зная, что ответить, я в очередной раз закрыла окно и усилием воли погрузила себя в работу.

Оранжевая плашка замигала через двадцать минут.

«Извини».

Я набрала в ответ: «Ничего». Потом добавила: «Мне в последнее время вообще ничего такого не хочется. Может, климакс?»

Тут же пришел ответ: «Не верю» — и подмигивающий смайлик. Следом, почти мгновенно, появилось следующее сообщение: «Помнишь 8 Марта?» — и снова подмигивающая мордочка.

Я не удержалась и прыснула. Поставила один краснеющий смайлик, а следом рожицу с нимбом над головой. Написала: «Ужас. Это была не я».

«Ты! Ты!» — ответил смеющийся Sever.

И следом еще один пост: «Это мое самое сильное эротическое переживание. До сих пор возбуждаюсь, когда вспоминаю, что мы с тобой тогда творили».

Не отвечать было бы нечестно. То 8 Марта действительно забыть невозможно. Отправила еще один краснеющий смайлик с подписью: «Я тоже».

В углу все это время висела надпись «Sever пишет». Висела она долго-долго, и наконец появилось длинное сообщение.

«Я думал, если встречу тебя где-нибудь случайно, просто пройду мимо. Даже здороваться с тобой не стану. Как будто мы вообще незнакомы. А когда увидел, что ты сидишь и плачешь, у меня сердце сжалось от боли, у самого в глазах защипало. Я стоял, смотрел на тебя и понял, что никого, никогда больше так, как тебя, любить не буду. Когда мы разговаривали, я смотрел на мочку твоего уха, и мне было так хорошо. Раньше, когда ты спала рядом, я уснуть не мог и все разглядывал твое лицо, чтобы каждую черточку запомнить. И страшно обрадовался, что ничего не забыл. У тебя две родинки, одна над другой, на правой щеке. Еще одна появилась возле уха. Раньше ее не было. Возле носа у тебя кожа сухая, она всегда чуть-чуть шелушится, но когда ты не накрашена, этого почти не заметно. Что-то с тобой не так, потому что твоя нижняя губа так потрескалась, что тебе улыбаться больно. На ней внутри темно-бордовая полоса. Значит, ты постоянно сгрызаешь с нее сухую кожу. Переживаешь из-за чего-то. Еще у тебя темные круги под глазами. Я никогда тебя такой измученной не видел. В тебе жизни на донышке. Прости, что я все это пишу… Не надо, наверное, но у меня в груди все болит, когда я тебя вспоминаю. Помнишь, как „Лолита” заканчивается? Когда Гумберт видит ее последний раз? Я сейчас эти строчки вспомнил и заплакал».

Я послала ему унылую мордочку и надпись: «А еще я поправилась смертельно». Потом протянула руку и взяла с книжного стеллажа «Лолиту», хоть знаю ее почти наизусть. Повертела в руках и поставила обратно. Мне стало грустно. Но не от этих набоковских слов (а я знаю, какие строчки имел в виду Сева) о том, что «даже если эти ее глаза потускнеют…» и так далее, а от того, что означает его признание.

Я написала Севе: «А ты знаешь, что в переживаниях Гумберта Лолиты, как живого человека нет вообще? Он ведь любит не ее, а свое вожделение к ней».

Сева ответил не сразу. Но ответил: «О! Узнаю этот мотив! Давай напиши, что ты мне на самом деле безразлична и все мои чувства — это только слова. Я ими упиваюсь, а к тебе это на самом деле не имеет никакого отношения».

Появившаяся в Севе скандальность очень удивляла, но это ему шло. Раньше его бесхребетность доводила меня до белого каления. Однако его заявление все равно взбесило. Нервно грохая по клавишам, я настрочила ему: «И ты хочешь сказать, что я не права? Конечно, мне твои слова приятны, каждому хотелось бы такое услышать, только вот что из этого следует? А следует вот что: десять лет ты маринуешься в собственном соку, даже не пытаясь со мной связаться. Ведешь беседы с виртуальным образом меня, что существует в твоей голове, и так далее. Ты хочешь сказать, что это имеет ко мне какое-то отношение? Нет, Сева! Это имеет отношение только к тебе! Ты сам с собой в пинг-понг играл все это время, потом случайно на меня наткнулся и предъявил счет. А я уже другой человек! Совсем другой! Ты понятия не имеешь, что со мной за эти годы произошло! И заявляешь: “Я тебя по-прежнему люблю, приходи на сеновал!” Лучше б ты и правда мимо прошел!»