Настоящая любовь или Жизнь как роман - Эдуард Тополь Страница 36

Одетая в парижское платье, Елизавета Герф царственно прогуливается по этому празднику, обмахиваясь китайским веером. Как всегда, ее свиту составляют поклонники — отпрыски местных богатеев. Александр Врангель закрывает ее от солнца шелковым зонтиком, он несет этот зонтик, как символ своего успеха…

Для забавы и развлечения публики киргизы устроили байгу: скачки и травлю волков беркутами, а русские — свое особое сибирское представление на берегу Иртыша — кулачный бой.

Огромная смешанная толпа русских и татар в разноцветных одеждах, кто верхом, а кто пеший, составив два отряда, нападают друг на друга без оружия и нагаек — в дело идут попросту здоровые кулаки.

В другом месте всадники наскоком прорывают пешее каре, захватывают пленных и тут же, при общем громовом хохоте толпы, бросают схваченного пленника в Иртыш. Оттуда тот выкарабкивается на берег как может…

Елизавета и ее свита идут по берегу, переходя от одного аттракциона к другому…

Наконец гремят барабаны, все встрепенулись, ринулись к плацу.

Там стоят дощатые трибуны для элиты; на центральной трибуне, под навесом, сидят генерал-губернатор, начальник жандармерии и другие властители края. Генерал в благодушном настроении балагурит с подчиненными. Неподалеку от них — Врангель со «своей» дамой и ее свитой.

Но вот — под барабанную дробь из ворот казарм, трубя — выезжают верховые трубачи с пешим капельмейстером впереди («преуморительная это была фигура, — сказано в мемуарах Врангеля, — тщедушный, черный, как жук, с типичным еврейским носом и тоненькими-претоненькими ножками»)…

за трубачами, тоже верхом, следуют командир батальона полковник Беликов и другие высшие офицеры. Они в парадных мундирах, шитых золотом… сабли наголо… шерсть их скакунов блестит на солнце…

Следом двигаются войска, разбитые на роты, во главе каждой роты шагает унтер-офицер.

Сверкают начищенные штыки и смазанные жиром сапоги…

Хрустит песок под ударами подошв…

Маслов, бывший фельдфебель, а ныне повышенный в прапорщики, выходя из ворот казармы, коршуном оглядывает солдат своей роты и хмурится:

идущий в третьей шеренге Достоевский не свернул на повороте к плацу, а лунатиком идет вперед…

Маслов рванулся к нему, втолкнул в строй.

МАСЛОВ (Достоевскому, рыча сквозь зубы). Еще раз собьешь строй — запорю! Не убоюсь твоего прокурора…

Достоевский, очнувшись, шагает как следует. Но видно, чего ему это стоит — со дня отъезда Марии он исхудал немыслимо, он вполовину себя, его шатает от слабости…

Когда рота проходит под генеральской трибуной, Маслов на всякий случай идет рядом с Достоевским, сторожа, чтобы тот просто не рухнул.

ЕЛИЗАВЕТА (на трибуне, Врангелю). Господи, что с вашим гением? Он как покойник…

ВРАНГЕЛЬ. Любовь. Ведь она уехала.

ЕЛИЗАВЕТА. Право, любовь в таком виде есть болезнь…

Пушечный выстрел… второй… третий…

Орудия стоят внизу, на берегу, у воды. Солдаты, черные от порохового дыма, заряжают… клацают тяжелыми затворами… поджигают фитили…

Восьмой выстрел… девятый…

ВРАНГЕЛЬ (Елизавете). Наконец-то боевыми стреляем! Пять месяцев готовились…

Достоевский, бегая у одного из орудий, подносит ядра… Его качает…

Генерал-губернатор и группа старших офицеров, стоя на взлобье берега, смотрят в подзорные трубы.

ВРАНГЕЛЬ (наклонясь к Елизавете, интимно). Орудия должны расстрелять вон те деревянные мишени, по ту сторону Иртыша, в степи.

Еще выстрел… еще…

Ядра, не долетая до противоположного берега, шлепаются в воду, а иные летят и вовсе в сторону, в киргизскую слободу, вызвав там крик и смятение, а у зрителей — смех…

ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (побагровев от бешенства, шипит). В чем дело?

ПОЛКОВНИК БЕЛИКОВ. Порох, видимо, отсырел, ваше высокопревосходительство.

НАЧАЛЬНИК ЖАНДАРМЕРИИ. Орудия старые, еще с прошлой войны.

Генерал, не обернувшись, протягивает руку назад, вышколенный адъютант вкладывает в его руку флейту, и генерал тут же ломает эту флейту о колено.

ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР. Прокурора сюда! Ревизию складам! Сам проведу! Поход откладывается! Где прокурор? Врангель где?..

Но орудия еще палят — беспорядочно и не достигая мишеней.

Сквозь эти взрывы по берегу реки несется запыленный всадник, лицо его черно от долгой скачки.

Надрываясь, его конь взбирается вверх, к группе старших офицеров и генерал-губернатору.

Все вокруг замолкает.

Спешившись, всадник подает генерал-губернатору запечатанный сургучом пакет. Генерал ломает печать, извлекает из конверта бумагу, пробегает ее глазами и снимает головной убор.

ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (офицерам). Господа! Шапки долой! Десятого дня в Петербурге скончался наш государь император Николай Павлович! Священнику — звонить в колокола!

Кузнецк, кладбище. Осенний день, дождь

За дешевым дощатым гробом, лежащим на простой телеге, по осенней грязи идет малочисленная похоронная процессия: Мария Исаева, одетая в черное, с восьмилетним сыном Павликом справа от нее и стариком священником слева; за ними — хромой исправник, три старухи соседки и Алексей Вергунов, 24-летний школьный учитель [12], он старается зонтом укрыть Марию от дождя и снега.

За этой сиротской похоронной процессией, за рябью дождя виден унылый одноэтажный Кузнецк с деревянными копрами медных шахт…

При входе на кладбище две нищенки с испитыми лицами протягивают им металлические кружки.