Гадкие лебеди кордебалета - Кэти Мари Бьюкенен Страница 36

Альфонс, как и каждое утро, кладет на деревянный прилавок два багета и говорит:

—Отложил тебе лучшие.

Но сегодня суббота, день, когда он обычно отсчитывает причитающиеся мне двенадцать франков и кладет их мне в ладонь. Но в этот раз он вместо этого начинает снова перекладывать багеты на решетках. Иногда он задерживает на мне взгляд и снова смущенно смотрит вниз.

—Самые лучшие,— робко повторяет он.

Я беру их. Золотистые, ровные, с аккуратными надрезами. Прочищаю горло.

—Альфонс?

—Да?— Он не поворачивается ко мне.

—Сегодня суббота.

Он оборачивается и стоит опустив плечи.

—Вы задолжали мяснику.— Альфонс кладет ладонь на прилавок.— И он пошел в прачечную, но месье Гийо заявил, что Антуанетта всю неделю работала не целый день. Поэтому папа заплатил мяснику за тебя,— он смотрит мне в глаза,— на два франка больше твоей недельной платы.

За неделю я измоталась так, что едва не умерла. А теперь у меня не будет шести франков, чтобы заплатить сегодня мадам Теодор за дополнительный урок. Я не знаю, откуда у нас взялся долг перед мясником, не знаю, почему Антуанетта уходит с работы раньше положенного. Ее Эмиля Абади посадили в тюрьму, и теперь она проводит вечера дома, бродит по комнате, вздыхает и качает головой. Но, конечно, я не стану обсуждать с таким добрым мальчиком, как Альфонс, что моя сестра путается с заключенным, который мучил ее еще до того, как оказался в тюрьме.

Бывало, что Эмиль Абади заходил раньше, чем Антуанетта возвращалась из прачечной, и просил передать сестре, что будет ждать ее в «Дохлой крысе» или в брассери на рю Мартир. Когда я ей это передавала, ее усталость и злость мгновенно улетучивались. Она вспыхивала надеждой, начинала суетиться, мыла под мышками, нюхала обе блузки, выбирая ту, что почище, причесывалась, долго разглядывала себя в зеркале. А иногда он вообще не приходил. В такие дни Антуанетта ворчала, что я не принесла воды, что Шарлотта порвала подол. Иногда он заявлялся посреди ночи, и я слышала, как он топает по лестнице, стучит в дверь, зовет Антуанетту, сначала шепотом, а потом громче. Маман не просыпалась. Я сжимала кулаки, не зная, толкнуть ли Антуанетту или оставить его мучиться на лестнице. Но он продолжал стучать. Мадам Лега могла услышать и пожаловаться на шум месье Леблану. Поэтому я начинала будить Антуанетту, как только слышала шаги на лестнице. Но это вовсе не означало, что я могу поспать. Иногда они начинали спорить и ссориться: то из-за какой-то мертвой собаки и того, что он взял какую-то папиросу, то из-за того, где он был вчера или позавчера. Порой я слышала тихие голоса, нежный смех, а потом стоны и ритмичный скрип досок на лестничной площадке. Как я ненавидела этого парня! Ненавидела за то, что Антуанетта перестала быть беззаботной! Оставаясь со мной и Шарлоттой, она теперь только плакала.

Я киваю Альфонсу и устало плетусь к двери.

Вчера у меня была похожая ситуация с Бланш. Я поднималась по лестнице, ведущей в класс, а она подбежала сзади и обхватила меня за плечи.

Я снова начала расти! Это точно! Мама померила!

Я не стала обнимать ее в ответ. Только слегка кивнула и пошла дальше. Она отпустила меня и сказала:

—Когда ты хмуришься, ты еще больше похожа на обезьяну.

А вот Альфонс не говорит ни единого слова.

Я быстро перебегаю рю де Дуэ, чтобы не попасть под увеличительное стекло, через которое вся улица теперь разглядывает девочек ван Гётем. Мадам Лега ждет, смотрит на вход в пекарню, стоя в дверях нашего дома. Загораживает мне дорогу:

—Антуанетта утром не явилась в прачечную,— она складывает руки на груди.— Она сказала месье Гийо, что в субботу будет работать весь день, с самого утра. И тем не менее до сих пор не пришла. Месье Гийо очень недоволен.

Всю неделю, приходя из булочной, я встречала Шарлотту, собравшуся на занятия в Оперу. Антуанетта к этому времени уже уходила в прачечную. Ну или я так думала. Но теперь мадам Лега говорит, что Антуанетты в прачечной нет, а Альфонс сказал, что она всю неделю не отрабатывала свои часы. Что она от меня скрывает? Почему моя сестра ведет какую-то тайную жизнь? Почему она не рассчиталась с мясником? Мне нечем заплатить мадам Теодор. Антуанетта ставит под удар мое будущее на сцене, мою работу в Опере. Она лишает нас мяса, небитых чашек, побеленных стен без пятен сажи. В горле у меня встает комок, а руки сжимаются в кулаки.

—Я за нее не отвечаю,— бросаю я, но мадам Лега до этого нет дела.

Она тычет в меня пальцем, чуть не задевая по подбородку.

—Скажи этой девке, что, путаясь с парнем, которого вот-вот отправят на гильотину, она на жизнь не заработает.

Я сразу понимаю, что она права. Что Антуанетта бегает к Эмилю Абади, хоть он и сидит в тюрьме.

—Я имею право об этом говорить. День уплаты арендной платы уже скоро.— Она задирает подбородок, демонстрируя сухую шею с веревками жил. Эта шея так и просит, чтобы ее свернули.

Но на самом деле вовсе не ее я хочу схватить за горло. Раз десять за последние дни Антуанетта повторила:

—Я же знаю, что это не Эмиль, я совершенно уверена.

А теперь я точно так же знаю, что она проводит утренние часы не в прачечной, а в тюрьме Мазас. Она прикарманила деньги, предназначенные мяснику. Чужие деньги. Это из-за нее я стою здесь и смотрю в любопытные глазки мадам Лега. Из-за нее я всю неделю еле таскаю ноги. Я протискиваюсь мимо мадам Лега и бегу наверх, перескакивая через ступеньки.

Распахиваю дверь нашей комнаты и вижу Антуанетту, которая стоит перед большим зеркалом, повешенным на папин буфет. Она возится с волосами, накручивает пряди на пальцы, заправляет их за уши, наклоняет голову, оценивая, что получилось. Блузка на ней свежая, губы накрашены, шея розовая от недавнего мытья.

Сердце у меня сжимается.

—Месье Гийо ждет тебя в прачечной,— говорю я сестре.

—Мне сначала нужно по делам сбегать.

—Опять собираешься в Мазас? Ты торчишь там всю неделю.

Антуанетта поворачивается ко мне. Нерешительно шевелит губами и, наконец, через силу выдавливает: