Сезон отравленных плодов - Вера Богданова Страница 36

Саня выходит из машины, смотрит на Дашу хмуро, потом на Раевского. Дашка сразу понимает – выпил. Хорошо хоть, одет по гражданке.

Он хлопает дверью, идет к Раевскому, вынимает ксиву.

– Документы ваши покажите, – говорит.

Раевский удивленно улыбается, заглядывает в ксиву, читает, что написано, и уже лезет в карман за документами, но Даша успевает его остановить. Она очень извиняется, сгорая от стыда, представляет Сашу, говорит, это у него такие шутки, – да, Саш? – вы извините, и уводит Сашу прочь, к машине, попутно прощается со всеми. Улыбка Раевского делается странной, печальной, но он машет Даше в ответ, желает хорошего вечера обоим.

– Этот тебе лайки ставил? – спрашивает Саня, гонит машину к дому, еле успевает затормозить на светофоре, они едва не въезжают в зад едущему впереди «гольфу». – Под фоткой в купальнике.

Иногда Дашке нравится, что он вот так ее ревнует, но вот сейчас – бесит. Сам подписан на кучу полуголых телок, это для него в порядке вещей – сидеть и лайкать жопы. Так какие к ней претензии?

– Да я не знаю, кто там мне что ставит. Мне вообще все равно.

Саня качает головой, ухмыляется.

– Ну конечно. Ну да, конечно.

Машину он бросает в сугробе у вышки ЛЭП, под забором комбината. Там парковать нельзя, но Саня много раз так делал, его никто не трогал. Он шагает к подъезду, чавкая ботинками в подтаявшем сероватом снегу.

– Товарищ капита-а-ан, – зовут веселым голосом с детской площадки. Там сидят три Сашкиных приятеля и две девушки с голыми ногами в одинаковых блестящих колготках. И как только не холодно.

– Товарищ капитан! – Девушки машут Сашке. – Давай к нам.

Саша сворачивает на площадку, Даша плетется следом. Домой она сама не хочет, наверное, и время еще есть, а у Санькиных друзей коньяк. Стаканчики закончились, Даша отпивает из бутылки, закусывает лимонной долькой.

– Чё хмурые такие? – спрашивают у Саньки.

Тот смотрит на Дашу, нехорошо улыбается.

– А чё хмурые? Мы не хмурые. Дашка вон веселая, да, зай? Дашка сегодня с мужиками танцевала. Чё бухали? Расскажи хоть.

Даша его игнорирует. Тут что ни ответь, все против тебя обернется. Ничего, побесится и успокоится.

– Бабы распоясались, Дим, – тем временем вещает Санька. Прикуривает, щурится от дыма. – Они же для чего так себя ведут? Чтоб их на место поставили, чтобы себя слабыми почувствовать. Мужик же чё, мужик должен быть сильным, иначе на нем ездить будут, в хуй не ставить…

У меня такая особенность – кулак летит быстрее мысли, он так обычно говорит. Понтуется. Дашка знает: ничего он ей не сделает, пустой пьяный базар.

– …И эта вон… – Саня машет рукой на Дашку, едва не попадает зажженной сигаретой ей по куртке.

– Саньк, Саньк, ну ты спокойно, Саньк. – Его пытаются унять, девушки хихикают, а Даша идет домой, ее достало все. И Санька пьяный – опозорил перед Раевским, девчонки поняли бы еще, а этот и уволить может. Опять ищи работу. И друзья Санькины – из пустого в порожнее переливают то про футбол, то про политику, то про баб, достали. Она заходит в квартиру, отпускает маму – та ворчит, что Дашка долго не являлась, десять часов уже – и быстро исчезает, будто ее и не было в квартире. Из маленькой комнаты выглядывает Глеб.

– Ты в комнате убрал? – орет Даша, потому что тоже достал ужасно. Глеб кивает. – Ложись спать тогда. Сейчас приду, проверю, что там у тебя.

Глеб исчезает, закрывает дверь.

Появляется Саня. На пороге его заносит, он ударяется плечом о дверь шкафа-купе, качается в обратную сторону, ловит равновесие.

– Ну чё, зай, – спрашивает, не раздеваясь, – нормально погуляла?

– Сань, прекрати.

– Вообще, он староват. У него стоит вообще?

– У нас с ним нет ничего, он мой начальник, Саша! Я на него работаю!

– Одно другому не мешает, зай, днем поработала в палатке, ночью – ртом, да?

Ну это уже за гранью, конечно. Тут у Даши у самой вскипает.

– Да кто ты такой вообще? Ты кто такой, чтобы меня контролировать? Да ты мне не муж даже!

– А-а-а. Если не муж, так все, можно блядовать? – Саня сжимает кулак, подносит его к Дашиному носу. Кулак пахнет табаком. – Только попробуй, убью суку!

Убийством он ей еще не угрожал. Совсем допился.

Из маленькой комнаты выглядывает Глеб, Даша жестом загоняет его обратно. Открывает входную дверь, сама прислоняется к шкафу и ждет.

– И чё ты ее раскрыла? Закрывай, надует.

– Пиздуй отсюда.

Саня подходит к Даше, нависает, по-звериному жарко дышит ей в лицо.

– Давай, иди, – говорит Даша уже миролюбивей. Сколько раз она вот так его выпроваживала. Тут нужно мягко, но уверенно, как с ребенком. Сейчас придут соседи – мысль пробивается через коньяк. Придет мужик из сто пятьдесят второй. Или тетка снизу, все время ругалась, когда Глеб был помладше и топал. Разборки, крики, ну зачем это? Нажалуются хозяйке квартиры.

Саня склоняется к ее лицу ниже. Спиртом пасет – жуть.

– Хуй тебе, – говорит. – Поняла?

– Я сейчас ментов вызову, если ты не успокоишься.

– Да вызывай! – орет Саня, и крик его вырывается из квартиры, мечется меж этажей. – Я сам кто, по-твоему? Пушкин, бля? Вызывай, хули, побазарю с братанами.

Летит кулак – Даше кажется, что прямо в лицо ей. Но бахает не по лицу, кулак бьет по двери шкафа рядом с Дашиным виском. Сердце пропускает удар. Дверь оглушительно трещит, и мир трещит, делается смазанным и медленным, будто погруженный в масло.

– Вызовет она ментов, ебаный в рот… – ворчит Саня, но уходит. Капает кровью с кулака. – Дура, блядь! – кричит уже в подъезде, спускаясь по лестнице.

В ДСП шкафа вмятина, дверь теперь не сдвигается – внизу ролики выбиты из направляющей. Даша выглядывает в подъезд – тихо, Саня ушел, – запирается. Никто из соседей так и не явился, и она не знает, хорошо это или плохо.

Наверное, хорошо.

Час ночи, но Даше не спится, она вся на адреналине. Вытирает след из подсохших капель крови, который ведет из коридора вон. Допивает текилу – стояли остатки в холодильнике, ест из вазочки печенье. Смахивает на пол крошки и, чтобы успокоиться, занимает руки картами Таро, раскладывает их на кухонном столе. Чувствует кожей, как снаружи гудит ЛЭП.

Семерка чаш, четверка жезлов, десятка мечей и Смерть, тринадцатый аркан. Какое-то новое начало, веселье даже, потом расставание и смерть. Возможно, перерождение. Смерть, старая знакомая, глядит на Дашу с карты, подмигивает: вот и я.

Жужжит мобильный – «Любимый» и Санькино фото: Саня в форме, щурится, улыбаясь. Даша сбрасывает звонок. Хватит с нее на сегодня скандалов, пускай трезвеет. Ей бы самой пойти проспаться, но всю трясет, тут не уснешь никак.