Следы на песке - Мишель Бюсси Страница 36

Иногда они хотели спасти ему жизнь: «Берегись, Дрочила!», «Вперед, Дрочила, я тебя прикрою!» К несчастью, сам он к прозвищу так и не привык, вот и ранен был во время высадки, потому что оборачивался – против воли, – услышав прозвище, и отвечал, и улыбался.

Рейнджеры не понимали этого. В школе, в летнем лагере от завода отца он никогда не ходил среди робких, не был изгоем, его не дразнили за то, что он медленно бегает, писается в кровать или часто плачет. Ральф не понимал, что значит быть отверженным. Нет, в главарях он тоже не ходил, но лейтенантом себя чувствовал. Ему вспомнился Жирдяй, как там его звали? Луи, да, точно. Они пять лет проучились в одном классе. Мысленно он всегда звал его Жирдяем. Без задних мыслей. Под конец они даже подружились, не раз вместе рыбачили на Бивер-Лейк. Над Жирдяем не издевались – разве что в самом начале, потом прозвище стало знаком приязни. Жирдяй страдал все пять лет, а Ральфу доставалось всего четыре месяца.

Он встал, чтобы выпить воды. В доме царила тишина.

Из ста восьмидесяти рейнджеров, если исключить сержантов, только Алан и Лаки звали его Ральфом. Алан – потому что был хорошим человеком и все понимал. Возможно, его самого в детстве дразнили Зассыхой, Мямлей или Слабаком? Да нет, просто Алану хватало такта.

Лаки, тот умел быть жестоким, но уж слишком любил отличаться от остальных. Раз другие зовут Ральфа Дрочилой, он предпочтет забыть это слово. Впрочем, если бы Лаки первым придумал Ральфу кличку, даже еще более жестокую, он бы сообщил ее остальным не задумываясь.

Так могло случиться в самом начале. Потом – нет. Какого черта он об этом думает? Лаки наплевал бы и забыл! Они с Лаки стали друзьями. Во всяком случае, Ральфу хотелось так думать. Любой рейнджер хотел стать другом Лаки. А Ральф сидел с ним за одним столом, как верный оруженосец.

Лаки умел располагать к себе. Он сделал Ральфа другом очень просто – ни разу не назвал его Дрочилой.

Хитрый черт, что тут скажешь.

Алан и Лаки были особенными. И он, Ральф, тоже стал особенным. Мушкетером. Одним из четырех!

Ральф осторожно поставил стакан в мойку и вдруг вспомнил, как Оскар Арлингтон, Лаки Мэрри, Алан Ву и он сам закрылись в каюте, чтобы составить этот договор. Лаки выбрал его свидетелем. Его и Алана. Ну, Алан – это нормально. Но Ральф…

Почему? Зачем выбирать Дрочилу? Наверное, он внушал жалость, симпатию, выглядел честным. Скорее всего. Оскар так сильно трусил, что аж трясся. Миллион четыреста сорок тысяч долларов в те времена были колоссальными деньгами. Ральф спрашивал себя, кто из двоих безумнее – Лаки или Оскар. Не имеет значения, Лаки ему доверился. В вопросе жизни и смерти. Ему, а не одному из тех, с кем пил по ночам и резался в карты. Все эти парни были для него клоунами, а он, Ральф, – лучшим другом.

Ральф подумал об объявлении в газете, вашингтонский детектив искал свидетеля. Дрочилу.

Голос внутри тихо произнес: Лаки тебе доверился.

Нет! Лаки доверился Дрочиле. Но какая теперь разница. Слишком поздно. Дрочилы нет, он умер. Ему не вынести, если он еще хоть раз услышит это прозвище, да еще от ветеранов, в суде, где все будут над ним насмехаться.

Пот капал со лба, стекал по щекам на подбородок. От одной только мысли, что жена и дети могут узнать, внутри все скручивалось.

Мне жаль, Лаки.

Дрочила умер, он не воскреснет.

Вообще-то прозвище и связанные с ним мучения закалили Ральфа, именно оно сделало его сильным. Вернувшись с войны, он поклялся, что больше никогда не будет жертвой. Парией. Никогда! У него будет нормальная жизнь, семья, которая станет им гордиться. Гордиться Ральфом – хорошим мужем, мудрым отцом.

Все, что он сделал начиная с 1944 года, должно было уничтожить Дрочилу. И уничтожило.

Ральф постепенно успокоился. Здравый смысл одолел призраков Барри и Джима.

Прости, Лаки. Ты ошибся. Выбрал свидетелем не того. Твоя Алиса будет долго меня искать.