Ангелы приходят всегда - инок Всеволод (Филипьев) Страница 35

В саду было тихо и как-то по-домашнему уютно. Веяло кисло-сладким яблоневым ароматом. Шершавые стволы старых яблонь застыли в причудливых изгибах. Деревья напоминали забытые буквы древней рукописи, которую уже никому не суждено прочитать. Листья еще сохраняли свою зелень, но местами уже пожухли. Под ногами расстилался ковер бурой прошлогодней листвы, сквозь которую прорывались лопухи и репейники.

Яблок на ветвях было немного; сказывался возраст деревьев. Но все же зеленые и желтые плоды то там, то здесь заманчиво проглядывали сквозь кроны. Яблоки лежали и на земле. Лазарь, ничего не евший целый день, с жадностью накинулся на эту снедь. Плоды оказались кисловатыми и не сочными, но в пищу годились. «По-русски, яблоки до Преображения есть нельзя, – думал Лазарь. – Но здесь не Россия. Вон в Греции яблоки всегда можно, а до Преображения нельзя виноград. Тем более Преображение совсем скоро, – успокоил он себя. – А другой пищи все равно не достать».

Наевшись, Лазарь продолжил осмотр этого большого, давно брошенного людьми, сада. Вскоре он наткнулся на основание рухнувшего дома – то ли сгоревшего, то ли упавшего от времени. Сейчас дом представлял собой бесформенные горбы земли, поросшие высокой травой и кустами. И только сохранившиеся крыльцо и фундамент свидетельствовали о том, что здесь жили. Обнаружив провал в земле, на том месте, где некогда, видимо, располагался погреб, Лазарь подкатил мотоцикл и, забрав в рюкзак все необходимое, столкнул «Харлей» в яму. «Не долго ты мне служил, друг», – с сожалением попрощался с мотоциклом Лазарь, закидывая его сверху прошлогодними листьями.

Похоронив мотоцикл, Лазарь принялся за устройство места для ночлега. Сперва он наломал тонких веток, уложил их в два слоя, сделав, таким образом, настил. Затем выложил настил травой, листьями и лопухами. Получилось приемлемо, хотя и жестко. Утомленный переживаниями дня, Лазарь лег и быстро заснул.

Проснулся он около двух часов ночи от холода. Пришлось делать земные поклоны, а потом и просто отжимания и приседания, чтобы согреться. Хотелось развести костер, но это исключалось в целях конспирации. На теле чувствовались комариные укусы. «Хорошо, что комаров здесь сравнительно мало. У нас бы заели!» – подумал Лазарь, смазывая слюной укушенные места.

Согревшись, инок вернулся на свое ложе, поплотнее закутался в куртку, но заснуть не смог. Звездное небо и таинственная тишина старого сада располагали к размышлениям. Правда, размышления эти не были мирными. Совесть мучила Лазаря оттого, что прошедшим днем из-за него могли погибнуть люди. Причем люди, случайно оказавшиеся на его пути и перед ним ни в чем не виноватые. В горячке погони Лазарь об этом не думал, но сейчас мысль о возможном убийстве его ужасала. «Господь меня воскресил, чтобы я свидетельствовал новой жизнью о Нем, а не использовал эту вторую жизнь на службу кому-то! – досадовал инок. – Мне пообещали, что убивать не нужно, а первое же дело показало, что этого избежать практически невозможно. Специфика работы такая… С другой стороны, я сам спровоцировал погоню. Ну, турист. Ну, заехал по ошибке. Проверили бы документы и, наверное, отпустили. Только вот получается, что по-другому поступить я не мог. Да и не хочу».

Лазарь поднялся и принялся бродить взад и вперед по темному саду. Душа страдала. Он думал о том, как близко опять подошла к нему смерть. Смерть, предлагающая убить другого человека. Инок размышлял: «В этом мире есть много преступлений, но только убивавший знает, что смерть другого человека по твоей вине – самое страшное из них. Это черная черта: до этой черты ты – один, за чертой – другой навсегда. И никто – никакие психологи, философы, политики и самые близкие люди не смогут помочь тебе успокоиться и получить оправдание перед собственной совестью, если, конечно, совесть еще не выжжена дотла. Как лживы люди, создающие ореол привлекательности и героизма вокруг убийства – будь то телесериалы о благородных бандитах или программы воспитания будущего солдата, готовящегося убивать. Если бы не было другого способа навести порядок на этой грешной земле, кроме пути убийства, то Господь указал бы на этот путь. Но Христос никогда никого не убивал и никогда не заповедовал Своим ученикам убийство, даже во имя самых прекрасных целей. Сказано: "Не убей". Любая человекоубийственная война – последствие грехопадения. И потому даже самая "справедливая" освободительная или оборонительная война не освобождает своих участников от чувства вины и не снимает с души грех убийства. Любая война – попущение Божие за наши грехи. Торжествовать и прославлять свою победу на войне – значит не понимать природу войны и проявлять гордость. Христиане тоже ведут духовную войну, но эта война не убивает живых, а, наоборот, оживляет мертвых. Убийство человека невозможно оправдать обстоятельствами жизни или приказом начальства. Начальство, как правило, не берет в расчет страдания души убийцы. Ты сам, и только ты, делаешь окончательный выбор… и останавливаешься у черты или переступаешь ее. Даже прощение на исповеди греха убийства не прекращает мучительных воспоминаний. Но более всего невыносима мысль, что, возможно, опять придется убивать и все начнется сначала».

Сейчас Лазарю нужно было позаботиться о скорейшем выходе на связь с московским руководством, но этого совсем не хотелось. В то же время решение, что делать дальше, не приходило. Он – заложник за инокиню Неониллу: от качества его работы зависит качество ее лечения, а это значит завтра придется выйти на связь, отчитаться, получить нагоняй за учиненный переполох, а потом – новое задание. Лазарю пришло на ум – позвонить в Россию и узнать о здоровье Неониллы. Он думал о таком звонке еще в Японии, но там не представилось случая. А здесь в его распоряжении имелся мобильный телефон. Позвонить Лазарь решил иеромонаху Серафиму, чей номер на всякий случай выучил еще перед возвращением с Кавказа в Москву.