33. В плену темноты - Гектор Тобар Страница 35

А вот Моника Авалос, напротив, расположилась напротив входа на рудник с твердым намерением никуда отсюда не уходить. Первые несколько дней и ночей дались ей невероятно тяжело, и сон бежал от нее. По ее же собственным словам, она буквально разваливалась и даже потеряла из виду своего восьмилетнего сына Байрона. Моника по-прежнему стояла у входа, когда вдруг сообразила, что мальчика давно нет рядом, – и тогда Исайя, друг ее мужа, сообщил ей, что за малышом присматривает его жена.

– Не беспокойся, Нати позаботится о нем. Ему не во что переодеться, но они что-нибудь придумают.

Старший сын Моники, Сезар Алексис, в сущности совсем еще подросток, предложил матери вернуться домой, искупаться и выспаться, но она ответила, что не может этого сделать. «Мысль о том, что надо принять ванну, даже не приходила в голову – меня вообще ничего не интересовало. Ровным счетом ничего. Люди говорили мне: “Моника, ты должна быть сильной”, – но только сил у меня уже не оставалось», – вспоминала она. В свою первую ночь на руднике она задремала на несколько минут, сидя на твердом сером камне; на вторую она отыскала где-то деревянный поддон, на котором и прикорнула, свернувшись клубочком в тех же спортивных брюках, что были на ней, когда она готовила Флоренсио суп, так и несъеденный. Третья ночь застала ее на вершине горы, под звездами. Она опустилась на прямоугольный валун, закрыла глаза и заснула, а когда пришла в себя, то обнаружила, что находится в совершенно другом месте. Она бродила во сне по склону горы, в недрах которой попал в ловушку ее муж, словно сомнамбула, коего подсознание заставляет безошибочно перемещаться по неровной и каменистой поверхности.

Тем временем старший сын Флоренсио, Сезар, мысленно вел долгие беседы с отцом, пытаясь оставаться храбрым и заботливым. Мальчик ходил в школу, для чего ему каждый день приходилось уезжать с шахты. Он учился в третьем классе средней школы; в пять часов пополудни он покидал класс – иногда раньше, если получал разрешение, – и отправлялся на «Сан-Хосе», чаще всего – на автобусе, который правительство Копьяпо пустило по этому маршруту специально для членов семей шахтеров. Если мальчику случалось опоздать на автобус, он добирался на попутках. В школе, кстати, поначалу никто даже не догадывался о том, что отец Сезара угодил в каменную ловушку, но вскоре администрация школы узнала об этом. Мальчику предложили освобождение от занятий на целый месяц. «Но я не хотел пропускать уроки, потому что мог отстать, а это не помогло бы мне хорошо сдать экзамены», – говорил впоследствии старший сын Моники. И потому Сезар Алексис Авалос, ребенок оказавшегося под завалами шахтера Флоренсио, продолжал ежедневно посещать занятия. После уроков он отправлялся на рудник, чтобы узнать, как дела у матери, и выслушать последние новости, а потом возвращался автостопом в Копьяпо, чтобы на следующее утро вновь появиться в школе. «Единственное, чего хотел от меня отец, – признавался мальчик впоследствии, – это чтобы я получил образование». И Сезар намеревался оправдать отцовские надежды, ни на шаг не отступив от ритуала усердной работы, который его родители соблюдали ежедневно. Пожалуй, таким образом он стремился доказать себе, что его отец жив.

А ведь к тому моменту уже требовалось совершить над собой некоторое усилие, чтобы верить, будто тридцать три человека, запертые под землей, все еще живы и что в один прекрасный день они выйдут из шахты – самостоятельно или с чьей-либо помощью – на поверхность. Одна из газет Сантьяго оценила вероятность подобного развития событий менее чем в два процента. Другие средства массовой информации напоминали читателям, что под землей человек способен прожить всего семьдесят два часа, а ведь прошло уже в два раза больше времени. Кармен, образованная и начитанная, сама пишущая стихи и глубоко набожная супруга начальника смены Луиса Урсуа, собственными ушами слышала, как досужие языки уже объявили ее мужа мертвым. «Jefe de turno ^[15], он был с мистером Лобосом в фургоне для перевозки шахтеров, и они как раз поднимались наверх, когда произошел обвал», – сообщили ей вскоре после приезда на рудник. «Обломки раздавили грузовик. Оба погибли», – так говорили. Но Кармен отказалась верить в это, сердито заявив в ответ: «Если бы он погиб, то его тело уже наверняка доставили бы на поверхность через дымовую трубу!» Но подобные слухи не могли ее не встревожить, потому что глаголы и прилагательные смерти уже повисли в воздухе у въезда на территорию шахты, став буквально осязаемыми. Estàn muertos. Они мертвы. Murierion. Погибли. Персонал больницы тоже повторял эти слова. «Они все там уже умерли», – заявил кто-то из сотрудников клиники жене Алекса Веги, Джессике, отчего та лишилась чувств. Страх смерти грозил захлестнуть женщин, собравшихся вокруг Кармен, таких как, например, Моника Авалос с припухшими глазами и вьющимися волосами, которая ходила во сне. «Нет, сестры, не верьте в то, что они говорят, – возражала Кармен, – не теряйте веру и надейтесь на лучшее. Мы должны молиться». В своей церкви Кармен вела уроки катехизиса, и потому, перебирая серебряные четки («Я всегда ношу их с собой»), холодной ночью она начала молиться, собрав вокруг себя в кружок нескольких женщин. Спустя еще пару дней на глаза ей попалась небольшая гипсовая статуэтка Девы Марии Канделарийской ^[16]: точная копия той, что находится в церкви Копьяпо и которую обнаружили в восемнадцатом веке в окрестных Андах – женская фигурка, чудесным образом явившаяся в небольшом камне. Эти статуэтки часто встречаются на шахтерском севере, поэтому ничего удивительного, что Кармен с другими женщинами решили возвести алтарь в лагере «Эсперанса», соорудив импровизированную часовню вокруг этого скромного воплощения матери Христа. Местные власти уже развернули походную кухню, чтобы обеспечить питанием родственников, собравшихся в лагере, и женщины выбрали площадку для часовни неподалеку от того места, где администрация раздавала хлеб. Они установили несколько валунов вокруг гипсовой статуэтки, а саму ее поместили в картонную коробку, чтобы ветер не мог задуть их молельные свечи. «Мы устроили скромную часовню, святое место, куда могли прийти люди, чтобы выразить свою боль и избавиться от нее, помолиться за шахтеров и постараться забыть о том, что те уже могли погибнуть», – пояснила Кармен. Одетые в шерстяные свитера и плотные куртки на меху, в зимних шапочках и шляпах, они преклоняли колена перед образом Девы Марии, читая молитвы по четкам и Символ Веры, за которыми следовали «Отче наш» и «Аве Мария», дружно шепча «…благословенна ты между женами…».

У подножия горы одна за другой, на россыпях валунов, к которым расплавленным воском крепили свечи, возникли еще несколько импровизированных часовенок, посвященных отдельным шахтерам. Похоже, молитва стала единственной защитой от растущего чувства беспомощности и давящей безнадежности. Андре Сугаррет, отправивший бригаду спасателей укрепить проход в шахту, распорядился прекратить работы. По отметкам, нанесенным краской из пульверизатора на поверхности серой каменной гильотины, перегородившей Пандус, они установили, что гигантский, разрушительный мегаблок в самом сердце шахты все еще движется. Расколотый каменный небоскреб скользил вниз, проваливаясь в недра горы. В любой момент могло произойти новое обрушение. В ту ночь Голборн и Сугаррет дали пресс-конференцию, на которой объявили о закрытии шахты. Спуск отныне был под запретом, а вход в шахту планировали надежно завалить. Затем состоялся нелегкий и тягостный разговор с членами семей пропавших шахтеров, после которого Сугаррет вернулся к себе в гостиницу. Заснул он не раньше полуночи, но уже через пятнадцать минут его разбудил телефонный звонок. Эдуардо Уртадо вместе с бригадой рабочих компании «Террасервис» вторым буром попали в какое-то открытое пространство, расположенное в 504 метрах под поверхностью, но почти в двухстах метрах над Убежищем.