Арабская жена - Таня Валько Страница 35

— Идиотка, совершеннейшая идиотка! — почти кричит Малика, театральным жестом хватаясь за голову.

Мириам сидит у центра стола, в самой гуще толпы. Я слышу, как она заливается смехом, и вижу огоньки в ее глазах. Как она сейчас красива! На расстоянии всего одного места от нее (это место занимает какой-то малыш, жадно поглощающий макароны) сидит смуглый мужчина, одетый довольно скверно по сравнению с остальным обществом. Его торс обтягивает застиранная футболка, обрисовывая напряженные мускулы груди и плеч. Сложен он неплохо — возможно, какой-то культурист. Они с Мириам без умолку болтают, вероятно, перебрасываются шутками, поскольку и он, и она покатываются со смеху. Похоже, все остальные для них сейчас не существуют. Они склоняются друг к другу поверх головы мальчишки, и кажется, что еще миг — и прогонят его прочь. Их руки все время соприкасаются, расходятся и вновь соприкасаются.

— Да не лапайте же вы друг друга, глупцы! — Малика мечет глазами молнии, напрочь потеряв самообладание. — Видишь, какая дура моя сестра? — задает она мне риторический вопрос.

— Гм… — Я предпочитаю не отвечать, но все же не выдерживаю и интересуюсь: — Это ведь не ее муж?

— Нет, с мужем ей бы не было так весело, по крайней мере теперь. Этот идиот — тренер из моего фитнес-клуба, — презрительно шепчет она. — И зачем только я их познакомила?!

— Так здесь есть фитнес, аэробика? — Я готова хлопать в ладоши от радости.

— Разумеется, есть. А ты как думаешь, где же я себя истязаю, чтобы прилично выглядеть? Мы ведь не в лесу живем, — с упреком говорит она.

— Ну… нет, конечно нет… — Я боюсь оскорбить Малику, потому что меня страшит ее реакция: она ужасно импульсивна.

— Тебе известно, для чего существует фитнес-тренер? — гневно продолжает она. — Для того чтобы прыгать, как обезьяна, с тренажера на тренажер и качать собственные мускулы. Именно для этого. И ни для чего другого! И уж точно не для того, чтобы крутить роман с замужней женщиной на глазах у всех ее родственников и соседей.

Она медленно поднимается со стула.

— Ты куда? — со страхом спрашиваю я.

— Пойду надеру ему задницу, — спокойно отвечает Малика, а мне боязно и представить, что будет дальше.

Но, прежде чем я успеваю хоть как-то отреагировать, она исчезает. Я тяжело опускаюсь на стул. Господи, здесь все время что-то происходит! У меня снова шумит в ушах — должно быть, от нервов. Щеки горят до самой линии роста волос. Мне хочется смыться отсюда, запереться в своей комнате или посидеть на балконе — лишь бы ничего уже не говорить, ни о чем больше не узнавать. С меня хватит.

Я вижу, как Малика склоняется к собеседнику Мириам и что-то шепчет ему, сильно сжимая его плечо. Похоже, она не слишком вежлива с ним — мужчина напрягается как струна, еще сильнее темнеет лицом (должно быть, так арабы краснеют) и смотрит на Малику взглядом провинившегося пса. Зубы у него стиснуты, широкая улыбка тает без следа. Мириам пытается возражать, но Малику не переспоришь. Мужчина покорно встает со своего места, на которое тут же садится Малика. Сестры молчат — обе понимают друг дружку без слов. Казалось бы, ничего особенного не случилось, но все гости вдруг притихли и переглядываются между собой.

— Когда же наконец приедет твой муж? — повысив голос, спрашивает отец, и всем понятно, к кому именно он обращается.

— Уже скоро, через несколько дней, — почти шепотом отвечает Мириам, сверля глазами стол.

— Шаа Аллах! — отец с облегчением благодарит Бога. — Шаа Аллах!

Собравшиеся начинают вставать из-за стола; одни садятся в удобные кресла или на диван, другие выходят на террасу, а женщины бегом направляются в кухню, чтобы заварить зеленый чай с мятой для улучшения пищеварения и подать к столу пирожные.

Я тоже выхожу из-за стола и делаю попытку незаметно улизнуть. Думаю, это никого не огорчит — никто и не заметит моего исчезновения. Но, проходя через гостиную, я замечаю в углу молодого араба в кресле-качалке, держащего на коленях… мою дочь. Они раскачиваются что есть сил, рискуя упасть и отделаться в лучшем случае синяками. Марыся визжит от страха и удовольствия, а мужчина издает гортанные звуки, в которых есть что-то отвратительное и порочное. Я подхожу ближе, и мне становится ясно, в чем причина его экстаза. Марыся сидит лицом к нему, оседлав его бедра, а он держит ее за ручки. Когда кресло угрожающе наклоняется вперед, моя девочка изгибается назад, почти касаясь головой пола, а при наклоне в другую сторону с размаху опускается на член молодого человека. Для невинного ребенка это головокружительная забава, но выражение лица мужчины не оставляет сомнений в том, что он занят чем-то непристойным. На его губах играет развратная улыбка, глаза горят безумным огнем, лоб покрыт капельками пота, кудрявые волосы завиваются еще сильнее, а тучное тело колеблется в такт покачиваниям.

— Что здесь происходит, черт побери?! — Я подбегаю к ним и, не на шутку обеспокоенная, силюсь вцепиться в подлокотник кресла, чтобы остановить его. — Марыся, хватит! — истерически кричу.

— Мадам, в чем дело? — Едва удостоив меня вниманием, парень смеется, растянув рот до ушей. — Ребенок отлично развлекается.

— Вижу, что ты тоже! — на повышенных тонах продолжаю я.

— Да, конечно.

— Хватит! Хватит!

Марыся с ошалевшими глазами продолжает сидеть на коленях у чужого мужчины, да еще и обнимает его за шею.

— Мамочка, я еще чуть-чуть… — Как всегда, она оттягивает момент послушания.

— Немедленно! Я кому сказала! — Я хватаю ее за руку и пытаюсь стащить на пол.

— Что происходит? — слышу я нетерпеливый голос мужа за своей спиной. — Что ты опять вытворяешь? — Это он говорит мне, а не расшалившейся непослушной дочери.

— Что я вытворяю?! — изумляюсь я. — Я, а не твой неуправляемый, избалованный ребенок?! Значит, ты считаешь, эта игра ей подходит?

— А что же в этом плохого? — сердясь, цедит сквозь зубы он.

— Тебе это кажется нормальным?! — Разнервничавшись, я размахиваю руками. — Глупенькая малышка сидит на пистоне у взрослого парня! — Я уже не слежу за своим лексиконом, и слава богу, что никто здесь, кроме нас, не понимает по-польски.

— Ты извращенка. — Ахмед качает головой. — Совсем свихнулась.

— Я?

— Да! Девочка радуется, что хоть кто-то наконец уделил ей внимание. Ее мать, к сожалению, то ли слишком устала, то ли расстроена, но думает только о себе, а вовсе не о дочери.

— Мы сейчас не обо мне, хотя, конечно, твое мнение очень приятно мне. Мы о том, что чужой мужик предается нездоровым развлечениям с нашей дочерью.

— Чокнутая! Маджнуна, маджнуна. — Он крутит пальцем у виска, дабы все интересующиеся поняли, что он мне говорит. — Кроме всего прочего, это не чужой мужик, а мой кузен, кретинка!

В эту минуту Марыся, пошатываясь на ногах, исторгает все содержимое своего желудка на меня и на прекрасный шерстяной ковер, а затем от страха начинает плакать.