Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин Страница 35

Темы было две.

Одна тянулась жирной линией – и все время мешала.

Другая мелькала нечастым пунктиром. Она то и должна была меня встревожить. Таков ведь закон жизни: главные новости приходят без пометки «срочно», а второстепенные все время лезут на глаза.

– Хочешь узнать, как с ума сходят? – спросила меня с утра Манечка. Она явилась в мой редакторский угол из своего бухгалтерского с бумажкой в пухлой руке.

– Нет, спасибо, – сказал я, ожидая подробного отчета, как у нее сильно болела голова после дарового вина на том фуршете. Голова болела и у меня, так что в отчете не было особой нужды, – У меня самого мозги набекрень, – я уставился компьютеру в монитор, защелкал мышкой, просматривая ленту с новостями: там «пиратов» в парламент выбрали, тут политхулиганы зазудели «нах-нах»; в телевизоре подрались олигарх с олигархом, а где-то труп нашли со множественными ножевыми; спортсмены разделись во имя спорта, девушки прошлись во имя президента; кому-то грозит тюрьма, кому-то сулят свободу, врут, привирают, опять врут; индексы пляшут, и никто не знает, почему; а кошка угодила в стиральную машину и выжила, а пудель спас хозяйку на пожаре, и тоже не погиб….

Манечка не уходила. Настырная.

– Читай! – она шлепнула перед мной листок.

– Что это?

– Диагноз, – она пододвинула листок-распечатку, – Читай-читай!

– Я тебе кто? Врач?

– Ты мне друг или портянка?

Мы и знакомы-то всего—ничего, подумал я, но благоразумно промолчал. От толстухи Манечки всякого можно ожидать. Может и матом начать крыть, или рыдать коровьими слезами или – не дай бог! – петь начнет. Если кто-то способен сойти с ума, то Манечке такая участь не грозит – эта баба родилась не в своем уме. И как она свои балансы составляет? Как сводит кредиты с дебетами?

– А он мне друг, – с нажимом произнесла Манечка, – Читай! У меня волосы на голове зашевелились. Это диагноз. Это я тебе говорю!

Я взялся за листок.

«…Мы здесь потому, что боженька потрудился. На целую планету, на весь мир настрогал он самых разных людей, и белых, и черных, и желтых, и красных, но все они другие, не такие, как мы с тобой. Они – другие, а мы – созданы друг для друга.

Трудно бывает понять, кто создан друг для друга, а кто нет. Говорят, что нет идеально подходящих людей. Что надо воспитывать себе идеал, и себя воспитывать. Только так, мол, две части одного целого сумеют идеально друг с другом совпадать, словно люди – это не люди, а чурки, которые надо еще обтесать. А я не верю. Мне кажется…, нет, я уверен на сто, на двести процентов, что люди могут просто сложиться вместе без всяких дополнительных усилий. Потому только, что друг для друга предназначены. Просто не всякому такая опция дается, люди тасуются, как карты, путаются, а надо бы считать себя шахматной фигурой, которая знает свое место, цель свою и значимость. А мы будем с тобой счастливы целую вечность, если не умрем в один день.

Мы не знакомы и нам еще есть, чем заняться. Причем, каждый из нас находится в своем любимом месте. Тебе, конечно, хорошо зимой. В лесу. На тебе мохнатая шапка. Куртка серая с синей полосой. А я будто бы в городе. Сижу в кафе. Народу полно, а я уже выпил свой кофе с молоком и гляжу в окно, как мимо люди снуют. На меня официантка пялится, хочет прогнать. А мне все равно, что она там думает. Я знаю, что уходить мне нельзя прямо сейчас. Нужно подождать. Поймать момент. Я жду тебя, а ты в лесу. Мы вот-вот встретимся. Ведь дело не в том, какое место, а в том, что мы должны быть вместе. Мы предназначены друг для друга, а география ни при чем. И вот, ты идешь себе по снегу в своей серо-синей куртке, хрустишь по снежку. Тебе весело, потому что совсем скоро ты встретишься со мной. Ты чувствуешь приближение судьбы и сердце твое трепещет.

Тебе морозно и весело. Ты идешь по хрусткому белому снегу, – и вот я уже слышу звук твоих шагов. Ты приближаешься, сейчас мы встретимся. Я торопливо расплачиваюсь и спешу на волю. К людям. К тебе…».

– И что это за произведение искусства? – эпитет «бредовое» я опустил.

– Дневник, – сказала Манечка, – У Николаши в компьютере нашла. Он там делится своими сокровенными переживаниями.

Я вспыхнул.

– Слушай-ка, ты о неприкосновенности личного пространства что-нибудь слыхала?

– А ты слыхал, как он в комнате своей воет? А я – его лучшая подруга, а, значит, обязана.

– Что ты обязана? Украсть, что тебе не предназначено и тыкать в нос всем, кому на него наплевать? Какие симпатичные у тебя представления о дружбе! – если бы кто-то, меня не спросив, сунул нос в мои вещи, то я бы устроил…, нет, не истерику, и не бурю. Я бы даже матом ругаться не стал – обошелся бы одним единственным словом – «вычеркиваю».

Из своей жизни «вычеркиваю».

А она даже не покраснела.

– Надо его найти, – решительно сказала Манечка.

– Кого?

– Того человека, про которого он пишет. Николаша – человек стеснительный так и просидит, прождет любовь всей своей жизни, пока член вставать не перестанет.

– И ты решила позаботиться о его члене, – саркастично заметил я, – От меня-то что ты хочешь? Объявление написать? «Ищу-целую»?

– У тебя башка хорошо работает. Вон какие книги пишешь.

Если Манечка краснеть не умеет, то я могу пойти пятнами в единый миг. Так бы ее и пристукнул. Историю с книжкой – написанной от отчаяния и изданной кое-как – я вспоминать не хотел. Мне было стыдно за нее, пусть даже стыдиться было в общем-то нечего – ну, у кого не бывает грехов молодости?

– Ну….

Я снова пробежал глазами по листку и, ничего достойного не найдя, был вынужден пожать плечами.

– Ни имени, ни адреса, ни как выглядит. Куртка – единственная примета, да, и ту, наверняка, выдумал твой поэт. С таким же успехом можно выйти на Красную площадь и кричать «ау!».