Кодекс принца. Антихриста - Амели Нотомб Страница 35

Видимо, я невольно бормотала себе под нос, потому что Христа спросила:

– Ты меня слышишь, Бланш?

– Слышу, Христа. Спасибо за совет.

Она приняла благодарность как должное. Открыто ответить мучительнице чем-нибудь, кроме абсолютной покорности, я была не в состоянии. Но, к счастью, внутренне я не прогибалась. Колкости Антихристы ничуть не умаляли восторга от поцелуев с кем попало – мои скромные радости защищала неприступная стена.

Хорошо хоть она больше не рассказывала о моих похождениях родителям – это была моя единственная победа.

Иной раз я корила себя за то, что не люблю Христу: ведь благодаря ей я худо-бедно начала существовать в университете. Правда, большинство студентов не удосуживались запомнить мое имя, а называли «Христиной подружкой». Но и это лучше, чем ничего. С появлением такого, пусть и слабого, опознавательного признака ко мне даже иной раз стали обращаться. Правда, всегда с одним вопросом:

– Христу не видала?

Я стала естественным спутником Христы.

И вот у меня родилась идея, так сказать, завести побочную связь. Я стала искать среди сокурсниц такую же неприкаянную особь, как я сама.

Самой подходящей кандидатурой показалась мне одна девушка по имени Сабина. Я узнавала в ней себя: в ней была какая-то такая зажатость, что все ее сторонились, никому неохота было преодолевать барьер неловкости. Она смотрела на всех умоляющим взглядом голодной кошки, ее же никто словно не видел. Я и себя поймала на том, что ни разу не сказала ей ни слова.

Собственно говоря, такие, как Сабина и я, сами виноваты в своих бедах: им бы надо искать себе подобных и притираться друг к другу, но их запросы превосходят их возможности, они тянутся к таким, как Христа, компанейским, блестящим, развязным. А потом удивляются, почему такая дружба оборачивается катастрофой, как будто можно ожидать чего-нибудь хорошего от дружбы тигра с мышкой или акулы с сардинкой.

Исходя из этой логики я и решила найти объект привязанности по своей мерке. Подошла мышка к сардинке и сказала:

– Привет, Сабина. У тебя нет конспектов последних лекций? Я кое-что пропустила.

Рыбешка в панике затрепетала, глаза полезли из орбит. Я подумала, что она меня не расслышала, и повторила вопрос. Она лихорадочно затрясла головой: нет-нет-нет! Но я не отставала:

– Ты же была на лекциях, я тебя видела!

Глаза Сабины налились слезами. Я ее увидела? Потрясение было слишком сильно.

Наверно, я не с того начала и надо подойти с другой стороны:

– Ну и зануда этот Вильмот, правда?

Вильмот был одним из лучших наших преподавателей, и мне он очень нравился, но надо ж было как-то завязать беседу!

Сабина страдальчески закрыла глаза и схватилась за сердце: у нее началась тахикардия! Может, потому с ней никто и не разговаривал – чтобы не доводить человека до обморока?

Но у меня и тут не хватило ума отстать:

– Тебе нехорошо? Ты больна?

Хватая жабрами воздух и собрав все свои силенки, сардинка простонала:

– Что тебе надо? Оставь меня в покое!

Слабенький, дрожащий голосок двенадцатилетней девочки. Но возмущенный взгляд предупреждал меня, что, если я не откажусь от своих агрессивных намерений, рыбешка пустит в ход крайние средства: забьет хвостом, поднимет муть со дна, и гнев ее будет страшен.

Я отошла в полном недоумении. Должно быть, недаром мелкие зверушки не дружат между собой. Я ошиблась, предполагая, что Сабина – мой двойник: умолять-то она умоляла, но не о том, чтоб к ней подошли, а чтоб не трогали. Любые контакты были для нее пыткой.

«С чего такую недотрогу понесло на социологию, – подумала я. – Шла бы лучше в монахини». И тут увидела, что за мной иронически наблюдает Христа. Она засекла мое изменническое поползновение. Не выйдет, без меня не обойдешься, говорили ее глаза.

В декабре началась сессия. Христа провозгласила новый лозунг: «Хватит валять дурака! За работу!» Хотя, по-моему, я и так дурака не валяла.

Христа выпендривалась как могла. Салоном Вердюренов [13]служили лекции по истории философии: она сидела с вдохновенным видом, показывая, как тонко разбирается в Канте, не то что мы. И врала без зазрения совести:

– Философия – моя стихия!

Я долго принимала это за чистую монету. Она ведь знала немецкий, а потому сам бог велел ей ориентироваться в мире Шопенгауэра и Гегеля. Наверное, Ницше читала в подлиннике. Я, правда, никогда сама не видела, но это ничего не значит. Когда Христа произносила какой-нибудь философский термин по-немецки, у меня мурашки бежали по коже: это было так внушительно!

В определенном смысле сессия была счастливым временем: Христа не запускала свою музыку, мы занимались в тишине, поделив пополам мой стол. Поднимая голову от конспектов, я видела ее сосредоточенное лицо и проникалась к ней еще большим уважением. Мое прилежание было не в пример меньше.

Наступил день письменного экзамена по философии, длился он четыре часа. Выйдя из аудитории, Христа воскликнула:

– Красотища!

Остальные экзамены были устные. Христа сдала их намного лучше меня. Неудивительно: она умела гладко говорить, умела подать себя.

На устных преподаватель объявлял оценку сразу, а результатов письменного по философии надо было ждать две недели. Наконец их вывесили, и Христа послала меня на факультет узнать, кто что получил, причем не только мы с ней, а вся группа, то есть двадцать четыре человека. Это было довольно нудно, но отказаться я не посмела.

Всю дорогу я фыркала про себя: «Обязательно ей надо убедиться, что она лучше всех! До чего противно!»

В списке я первым делом нашла себя: Дрот – 18 из 20. Ого! Куда лучше, чем я ожидала. Потом отыскала Христу: Билдунг – 14 из 20. Я так и прыснула, представив, как у нее вытянется физиономия. Переписав, как обещала, все 24 фамилии, я выяснила, что 18 из 20 – самая высокая оценка и что получила ее одна я.

Такого не могло быть! Это, наверное, ошибка. Ну конечно ошибка! Я побежала в канцелярию, и мне сказали, что профессор Виллемс у себя в кабинете. Я пошла туда.

Завидев меня, профессор раздраженно проворчал:

– Вы, наверное, хотите опротестовать оценку?

– Да.

– Как ваша фамилия?

– Дрот.

Виллемс сверился со списком.

– У вас, однако, большие претензии. Вам мало восемнадцати из двадцати?

– Наоборот. Мне кажется, что вы по ошибке поставили мне такую высокую оценку.

– И вы явились ко мне из-за этого? Невероятная глупость!

– Дело в том, что… мне кажется, вы перепутали две оценки: мою и мадемуазель Билдунг.