Сексуальная жизнь Катрин М. - Катрин Милле Страница 35

Некоторые черты моей сексуальной личности содержат зачатки регрессивных тенденций, которые, впрочем, далеки от того, чтобы играть доминирующую роль: потребность заштопать рубец между «внутри» и «снаружи» моего тела, способность наслаждаться извлеченными из мутного скатологического болота — не впадая тем не менее в анальные крайности — миазмами удовольствия. К этому списку я бы добавила также привычку осуществлять сексуальный акт в максимально возможном количестве точек интимного пространства. Некоторые из таких точек относятся к тем местам в жизненном пространстве, что позволяют партнерам озвучить срочную необходимость утоления сексуального голода, одновременно давая возможность поэкспериментировать с доселе невиданными позами и положениями: площадка между лифтом и входной дверью, ванная, кухонный стол… Некоторые из самых привлекательных располагаются в пространстве рабочих кабинетов и коридоров — на стыке личного и интимного пространств. Один приятель, которого я обычно навещала в его офисе на улице Рен, с видимой охотой давал мне отсосать, стоя перед огромным окном (практически — застекленной стеной), и оживленное жужжание улицы, лившееся на мой коленопреклоненный в солнечном свете абрис, несомненно повышало получаемое мной от процесса удовольствие. В городе вообще, ввиду невозможности заполучить в свое распоряжение бесконечный горизонт, мне нравится — сжав в капкане влагалища неподатливый член — иметь перед глазами вид из окна или с балкона. Дома я скольжу мутным взглядом по периметру узкого двора и соседским окнам, на работе — когда мой офис располагался на бульваре Сен-Жермен — глядела на массивное здание Министерства иностранных дел. О подобных точках я также упоминала, когда речь шла об обворожительном робком трепете испуга, проистекающего от вероятности открыться случайному постороннему взгляду. Эти эксгибиционистские всплески следует дополнить также свойственной некоторым животным потребностью метить территорию. Лемур несколькими брызгами мочи определяет принадлежащее ему пространство, а позаимствовавшие такую модель поведения люди роняют капли спермы на ступеньках лестницы или на ковре офиса и пропитывают своими выделениями шкаф, куда обычно сотрудники складывают свои вещи. Место, где совершается акт, необходимым условием которого является, некоторым образом, «половодье тела», медленно и незаметно «присваивается» этим телом. Такая экспроприация, как и всякая другая, осуществляется за счет ближних наших и, вне всякого сомнения, содержит немалую степень злой провокации и даже латентной агрессии. Вырванная таким образом свобода кажется тем более огромной, что мы наслаждаемся ею в местах профессионально-общественных, то есть подверженных прямому действию строгих правил и четко установленных ограничений, вне зависимости от того, насколько вежливы и терпимы могут быть коллеги, обитающие совместно с нами в таких местах.

Не говоря уж о том, что, втягивая в свою интимную орбиту принадлежащие им предметы — забытый свитер, подложенный под ягодицы, полотенце в туалете, используемое не совсем по назначению, — мы засасываем туда и их самих, несмотря на то, что они остаются в полном неведении относительно такого поворота событий. В некоторых из таких мест я всегда находилась с чувством, что они более привычны мне, чем людям, проводившим там большую часть своего времени, потому что на полированной поверхности стола, куда они наваливали папки и бумаги, остались невидимые глазу контуры моих влажных ягодиц. Все это не помешало мне однажды подумать о том, что и они, возможно, используют свое рабочее пространство с большим разнообразием, чем это может показаться на первый взгляд, и нельзя исключить вероятности того, что они совокупляются в нашем фарватере. Или наоборот.

Я методично покрывала карту профессиональных территорий флажками моих сексуальных ареалов. Некоторые закоулки бывают особенно привлекательными. Так, например, маленькая темная комнатушка, где расположено оборудование для проявки фотопленок, или склады без окон, без дверей, наполненные аккуратно расставленными налетами с газетными пачками. Окно комнатки закрыто плотными гардинами. Ввиду крайней тесноты помещения единственное доступное положение — стоя. Тела купаются в приглушенном свете, напоминающем освещение кабаре. Такой свет обволакивает кожу бархатистой шалью и в сотни раз обостряет чувствительность эпидермиса — легчайшее прикосновение электризует рецепторы. К тому же происходит медленное развоплощение тел: красный свет просвечивает насквозь светлые участки кожи и без остатка поглощает темные пятна, волосы и то, что осталось из одежды.

Самая деликатная проблема на складе — выбрать место. Однородное пространство аккуратно расставленных палет разрезано параллельными аллеями, в каждой из которых вы в одинаковой степени беззащитны и открыты нескромному взгляду, к тому же щели между палетами позволяют также и перпендикулярный обзор. Таким образом, в этом загроможденном пространстве выбор места осуществляется согласно тем же принципам, что и на абсолютно голой плоскости, включая некоторое первоначальное замешательство и вытекающее нерешительное топтание на месте. Для меня в таких местах идеальным упражнением является фелляция как наименее инерционный процесс с минимальным тормозным путем. Я думаю, это в немалой степени связано с заунывной атмосферой места. В лесу, на обочине безлюдной дороги или в любом общественном месте всегда возможно отыскать по крайней мере одну разумную причину, по которой выбор падает на ту или иную рощицу или тот или иной подъезд, — это могут быть причины эстетического, игрового или практического (удобство и/или безопасность) характера. Ничего подобного на складе не происходит, и оттого задержаться там надолго не представляется возможным — одна точка ничем не отличается от другой, и с тем же успехом можно переместиться на несколько метров вправо или влево и продолжать такую миграцию бесконечно долго. К тому же попасться на живописном месте преступления куда как приятнее, чем на безликом, скучном складе.