Отпуск с папой - Дора Хельдт Страница 35

Я проснулась в холодном поту как раз в тот момент, когда папа, насвистывая, входил в дом. Я даже узнала строчку из Марианны Розенберг: «Марлен, одна из нас должна уйти…»

Когда на следующий день я в семь утра осторожно приоткрыла дверь в спальню отца, он лежал на спине, с подушкой на лице и тихо похрапывал. Ночью он заходил ко мне в гостиную. Я притворилась спящей и с угрызениями совести почувствовала, как он погладил меня по щеке. Я ему солгала. Поэтому и не стала будить его сейчас – папе не обязательно каждый день являться в пивную к восьми утра. В конце концов, у него тоже каникулы.

Кровать Доротеи была не тронута, она провела ночь с Нильсом либо на пляже, либо в его бывшей детской, в любом случае ее ночь оказалась, несомненно, более волнующей, чем моя, и уж точно без кошмаров с ГфМ.

В пансионе я застала Марлен на кухне, раскладывающей булочки по корзинкам.

– Доброе утро, – повернулась она ко мне. – Вчера вечером ты так быстро ушла. Тебе уже лучше? Хайнц делал какие-то таинственные намеки…

Я налила себе кофе и присела на табурет.

– Доротея ему сказала, что у меня страшные боли по женской части. Специально, чтобы я могла уйти на свидание, о котором не хотела ему говорить.

– Свидание? С кем? – Марлен опустила пакет с булочками и с любопытством уставилась на меня. – Рассказывай!

– С твоим постояльцем. Йоханном Тиссом.

– О!.. И как?

Я вытянула ноги и привалилась спиной к стене.

– Марлен, он высший класс! Мы встретились в «Сёрф-кафе», было очень здорово. И мне кажется, у нас что-то может получиться.

Ее скептический взгляд напомнил мне о его вопросах о ней, о подозрительных звонках какой-то мышки, или как там ее, о загадочных намеках, сделанных при расставании.

Я попыталась успокоить и себя, и Марлен:

– Ему что-то надо здесь уладить по работе, он вообще-то банкир. Может, расследует какой-нибудь случай коррупции, он сказал, что не может об этом говорить. И еще сказал, что чуть-чуть влюблен в меня. К тому же он хорошо целуется. В общем, было классно…

Я допила кофе, поставила чашку в раковину и взяла блюдо с нарезкой.

– Начну, пожалуй. Никаких особых пожеланий нет?

Марлен покачала головой, я была рада, что она не комментировала мое рандеву. Критики я не хотела.

Берги были первыми постояльцами, пришедшими на завтрак. Близняшки уселись рядом – Эмили надула губы, а Лена радостно мне кивнула:

– Привет, Кристина, сделаешь нам какао?

– Конечно. Эмили, а ты будешь какао?

– Нет, я сегодня не стану ни есть, ни пить.

На ее детском личике было написано, что настроение у нее просто отвратительное. Лена пояснила:

– Они поссорились с папой. Теперь она с ним не разговаривает.

Лена бросила взгляд на родителей, стоявших у буфета с едой.

– Папа сказал, что она упрямая курица.

Эмили жалобно посмотрела на меня:

– Курицы не упрямые. И папа начал первый.

Я очень хорошо ее понимала.

– Мне это знакомо. Мой папа тоже постоянно начинает первый. Но знаешь что? Умный всегда уступает. Так говорит моя мама. И теперь я делаю вид, будто мы с папой и не ссорились, стараюсь быть с ним ласковой, и тогда он обо всем забывает. Попробуй как-нибудь.

Эмили задумалась.

– У твоего папы такие смешные кепки. Он наверняка приятнее моего.

– А по-моему, твой папа тоже очень милый.

Анна и Дирк Берги сели за стол и улыбнулись мне. Эмили бросила на меня быстрый взгляд, потом взяла из корзинки хлеб, положила его себе на тарелку и посмотрела на отца:

– Доброе утро, папочка. Ты хорошо спал?

Дирк Берг пораженно уставился на дочь. Я вернулась в кухню и поздравила себя с обнаружением фантастического педагогического таланта.

Марлен готовила чай.

– Ты успела домой до прихода отца? – повернулась она ко мне.

– Да, с запасом, а вы сидели довольно долго. Было мило?

Марлен засмеялась:

– Мило? Господин фон Майер совсем разошелся. У них с Хайнцем оказалась общей не только страсть к «Гамбургу», но и к немецким шлягерам. Я думала, что паренек взорвется. Лицо у него так и пылало, когда он пел свою любимую песню из репертуара Андреа Берг.

– У него и настроение должно было быть соответствующим.

– Как у Хайнца?

– Нет, как у Андреа Берг.

– Понятия не имею, кто это.

– Она поет так, как Гизберт фон Майер говорит. Геза сильно мучилась?

– Она выдержала. Очень старалась остаться серьезной. Да мы недолго и посидели, через час ушли.

– Доброе утро. – В дверях кухни возник Онно и смущенно посмотрел на нас. – Пивная закрыта, я пришел слишком рано?

– Совершенно вылетело из головы. Папа еще спит. А ключ у него.

Онно сразу забеспокоился:

– Как спит? Он заболел?

– Нет, не думаю, но вид у него был усталый, и я решила его не будить.

Марлен сняла связку ключей с крючка и отстегнула один из них.

– Вот, Онно, возьми, второй у Хайнца. Когда-нибудь он да объявится. И тогда ты вернешь мне этот.

Онно кивнул:

– Хайнц может прийти и попозже, я пока начну один. А вот и Калли приехал. Ну, пока, до скорого.

В окно кухни мы видели, как Калли старательно пристегивает свой велосипед, а Онно его ждет. Предупредить его мы не успели, да это бы и не помогло: когда Калли выпрямился, перед ним стояла пушистая, в черно-желтую полоску Ханнелора Клюпперсберг. Что она ему сказала, мы не слышали, но Калли покраснел как рак, а Онно на всякий случай отступил на шаг назад. Но это его не спасло, потому что сзади оказалась подружка Мехтхильда.

– Доброе утро. Ах вы, любопытные старушки, в окно пялитесь? – Доротея вошла в кухню и встала позади нас. – Глянь-ка, Пчелка Майя прилетела. А фрау Вайдеманн-Цапек носит фроте, как мило. Где они покупают такие тряпки?

– Доротея, выйди во двор, расскажешь, о чем они там говорят. Нам ничего не слышно.

Марлен завороженно смотрела, как дамы, бурно жестикулируя, о чем-то толкуют испуганным мужчинам. Доротея распахнула окно, все четверо обернулись в нашу сторону. Застигнутые на месте, мы с Марлен отпрянули назад. Доротея радостно помахала четверке и повернулась к нам.

– Они все-таки вас увидели. А в столовой между тем люди ждут кофе. Кристина, твой любимый постоялец тоже. Как, кстати, все прошло вчера?

– Прекрасно. – Я взяла два кофейника, протянутые мне Марлен. – Не так долго, как у тебя.