Робинзон. Инструкция по выживанию - Александр Покровский Страница 35

Люк не открывается.

– На ходу люк десятого отсека нельзя открывать. Может захлестнуть волной. На ходу он может быть под водой. Может быть, а может и не быть. Все равно он не открывается. А если попытаться открыть дверь в девятый отсек? Переборка уже остывает. Как только остынет, попробую.

– Трос оборвало!!!

Оборвало трос. Теплоходы останавливаются. Пока шторм не стихнет, ничего нельзя будет сделать.

– Что теперь?

– Пока не стихнет, будем болтаться!

Вахта на лодке остается одна. Лодка еле освещена внутри лампами аварийного освещения.

Штаб Северного флота. Командующий.

– Ну что?

– У них оборвало трос. Шторм. Трос заведут, как только смогут.

– Спасатели?

– На месте.

– Хорошо. Ждем.

Трос пытаются завести, но шторм, к лодке даже не подойти. Корабли разбрасывает, как щепки.

Робертсон в отсеке.

– Сейчас, сейчас. До переборки уже можно дотронуться. Сейчас я попытаюсь пройти в девятый.

Он начинает открывать переборку в девятый, но она не открывается. Что-то мешает – с той стороны вставлен болт.

– Все. Там болт. Не выбраться.

Трос все еще пытаются завести. Ничего не выходит. Попытки прекращают. Шторм. Его надо пересидеть.

Робертсона в отсеке валяет из стороны в сторону. Он почти в бреду. Ему кажется, что он в детстве. Он и она. Они залезают на дерево. Слышится смех. Он кормит девочку ягодами. Она открывает рот, и он кладет в него ягоды. Оба перепачканы, смеются.

Он очнулся. В отсеке нет освещения. Погасла лампа аварийного освещения. Полная темнота. Точнее, светятся только светонакопители в манометрах. Это свет светлячков. Робертсон потерял фонарь. Он шарит, шарит. Ищет его на ощупь. Находит – есть фонарь, есть свет.

– Надо обойти все. От шторма может открыться течь.

Он встает и обходит отсек. На переборочной двери он замечает написанные сигналы для перестукивания.

– Господи! Что ж я раньше! Я же стучал что попало! Надо стучать! Надо стучать! Они должны меня услышать!

Он сбегает вниз, к отливному кингстону помпы. Он начинает стучать по нему – так стук сразу уходит в воду.

Но на лодке акустики уже не несут вахту. Робертсон стучит зря.

– Он же стучал!

– Кто?

– Робертсон!

– Слушай, Эдик, – обращается старпом к Рустамзаде. – С чего ты взял, что в том случае стучал Робертсон? С чего ты вообще взял, что кто-то стучал?

– Но кто-то же стучал?

– Были стуки, а потом они прекратились. Что-то вполне могло зацепиться за борт. А может, в надстройке что-то застряло. Банка какая-нибудь. Стуки больше не повторялись.

Шторм закончился. Море успокаивается. Можно заводить трос.

– Можно заводить трос!

Трос завели. Лодку взяли на буксир.

– Бог, ты есть? – Робертсон сидит с закрытыми глазами и бормочет: – Господи! Прости меня. Извини. Не знаю ни одной молитвы. Помоги мне, Господи! Сделай что-нибудь! Сохрани! Боже! Сохрани!

И тут ему начинает казаться, что он на чудесном острове. Песок, вода, солнце. К нему идет Катя.

– Здравствуй! – говорит Катя.

– Здравствуй! – отвечает он. – Мы никогда не расстанемся. Мы на острове и будем здесь жить.

Катя наклоняется к нему, целует, и сейчас же ее лицо превращается в волосатую мордочку животного.

Робертсон отпрянул и очнулся – его лицо вылизывает кот.

– О господи! Надо обойти отсек!

Он начинает обходить отсек. Он идет и идет по бесконечным переплетающимся лестницам. Ему никак не выбраться из лабиринта, никак. Наконец он опускается на корточки, затихает, приходит в себя – никуда он не шел, ни по каким лестницам, ему все это привиделось.

Иногда Робертсону начинает казаться, что за плечом кто-то стоит. Он очень боится повернуться, потом поворачивается – никого. Он бросается, ищет – никого нет, ему это все померещилось.

Тут часто что-то такое мерещится.

– Анатолий Иванович! Температура переборки в восьмой пятьдесят!

Это Рустамзаде. Он смотрит на старпома с надеждой.

– Знаю!

– Можно же идти аварийной партии, Анатолий Иванович!

– Можно. Сейчас запрошу командира!

«Аварийной партии номер один приготовится к входу в восьмой отсек!»

Аварийная партия готовится. Люди подходят к переборочной двери в восьмой. Командует всем старпом.

– Так! – говорит старпом. – Инструктаж. Первые два человека – разведчик и страхующий. Перед дверью они включаются в изолирующие противогазы. Мы здесь ведем непрерывный контроль за содержанием кислорода и угарного газа в отсеке. Рустамзаде!

– Понял.

– И запас ИПов и патронов к ним.

– Есть!

– Создаем подпор воздуха пять миллиметров, чтоб продукты горения не пошли к нам. Открываем дверь, разведчики входят. Фонари у каждого. Разведчик обвязан страховочным концом. Страхующий его держит. Сначала верхняя палуба, потом нижняя, трюм. Никакой партизанщины. Шаг за шагом. Все время сообщать о самочувствии. О сигналах договорились. Наша связь со страхующим – перестукивание. Вопросы? Пошли!

Аварийная партия заходит в восьмой.

Робертсон в полной темноте. Он экономит, не включает фонарь.

– Надо все время стучать. Меня услышат. Обязательно. И все время ходить. Надо ходить. Куда делся кот? Был же кот! Он пропадает и появляется. Или мне все это кажется? Снится. Мне это все снится. Господи! Где ты! У меня все получится. Надо так говорить. Надо говорить: все получится. Сейчас, сейчас, сейчас я встану и пойду. Надо обойти отсек.

Аварийная партия обходит восьмой. Слышится дыхание разведчика в противогазе. Всюду следы возгорания. Что же горело конкретно – неясно. Видны тела людей. Одни повреждены огнем очень сильно, другие не повреждены совсем. У них лица напоминают печеные яблоки. Разведчик нашел пятерых. Дверь в девятый отрыта – не успели загерметизироваться. Разведчик возвращается. Они берут пробы воздуха на угарный газ. Аварийную партию впускают назад – на проходную палубу седьмого отсека. Они снимают маски противогазов.

– Ну? – спрашивает старпом.

– Там горело все. Нашли пятерых. Остальные, похоже, в девятом. Очагов тления нет. Отсеки можно вентилировать в атмосферу.

– Это если получится. Батарея и так дохлая. Рустамзаде, – говорит старпом, – что там с угарным газом?

– Больше тысячи ПДК.

– Понятно. Сейчас пойдем в девятый.