Сны мегаполиса - Анна Бялко Страница 35

Она сама не знала, почему. Говорила сама себе, что это глупое суеверие, что никакого сглаза нет в природе, и что уж тем более те, кто ее так любят, сглазить не могут – и все равно, молчала, как партизан, зажимая по утрам рот, незаметно убегала в ванную, симулировала месячные в нужный срок... И так полгода, до того самого, страшного, срока... Потом открылась – ко всеобщему, несколько ошарашенному, впрочем, восторгу... Миша снова был счастлив – Марине казалось, впрочем, что меньше, чем в прошлый раз. Во всяком случае общаться с ребенком до родов он не пытался. Самым ярким проявлением отцовских чувств было его желание присутствовать на родах, и это было бы вполне реально – в госпитале готовы были пойти навстречу желаниям генеральского сына – но Марина отказалась наотрез, сама не понимая, почему.

Марьянка родилась – все в том же роскошном госпитале – совершенно здоровая, абсолютно прекрасная, точно в срок. Взяв дочку на руки в первый раз, Марина почувствовала какой-то совершенно небывалый прилив сил, спокойствие и счастье просто переполняли ее – и никуда не исчезли потом. Даже когда она вернулась с Марьянкой домой, легкость и радость, вопреки ее опасениям, остались с ней.

А вот отношения с мужем испортились. Он явным образом ревновал ее к дочке, отказывался хоть как-то помочь в непрекращающейся возне вокруг ребенка, был сумрачен и часто зол. Его всепонимание загадочным образом куда-то исчезло, и после разговоров с ним – а они все чаще происходили на повышенных тонах, Марина уставала и не всегда сдерживалась – ей все чаще казалось, что она живет в одном доме с совершенно чужим человеком. И вообще непонятно, зачем она тут оказалась...

Утешала только свекровь. После рождения Марьянки их с Мариной отношения, и без того неплохие, переросли в полное душевное родство. Свекровь обожала внучку, тетешкалась с ней, и помогала Марине, чем могла. Иногда, когда ночной детский плач продолжался дольше обычного, она забирала малышку по ночам к себе, давая Марине поспать лишние два часа. Перед уходом на работу – свекровь была достаточно молода для бабушки и преподавала историю в педагогическом институте – подкладывала спеленутый сверток Марине под бок и уходила, окинув спящего у стенки Мишу неодобрительным взглядом.

А вот Марина бросила учебу окончательно. После рождения Марьянки она ушла в академку, потом, через год, продлила ее еще на год, потом забрала документы совсем. Мысль о том, что ради какой-то дурацкой деятельности ей придется оставлять дочку с чужими людьми – свекровь продолжала работать, а на Мишу даже рассчитывать не приходилось – была ей невыносима. Свекровь уговаривала ее не бросать и получить диплом, а Миша отнесся к ее решению индиффирентно – они вообще не много разговаривали в последнее время. Можно сказать, почти не разговаривали. Они и встречались-то не часто. Миша уже работал, приходил поздно, Марина, замотанная возней по дому, с трудом дожидалась его, клюя носом, кормила ужином и уходила спать. На разговоры не было сил. Да и желания, если честно, тоже. А с утра, известное дело, не до разговоров... Но, несмотря на все это, Марина ощущала себя гораздо счастливее, чем в первый совместный год.

Марьянке было пять лет, когда Марина, позвонив по какой-то бытовой надобности мужу на работу, вдруг случайно попала на параллельный телефонный разговор... Муж к тому времени уже был начальником, и не самым маленьким, телефон в его кабинете был оснащен сложной системой переключения разных звонков, система давала сбои... А может, это секретарша ошиблась, включив ее куда-то не туда, теперь и не важно... А тогда Марина попала на середину чужого разговора, из которого поняла – впрочем, покольку одним из говорящих был ее муж, разговор не был совсем уж чужим – а вторым собеседником, вернее, собеседницей, была ее бывшая подруга, так что разговор, можно сказать, был ей и вовсе близок...

И даже очень близок, как оказалось... Муж Миша объяснял подруге Нине (бывшей подруге, но какая разница), что вряд ли сможет на выходных поехать с ней за город, потому что Она (Марина с ужасом догадалась, что речь о ней самой) требует развлекать ребенка, ребенок-де не видит родного отца, а он, то есть отец, так и вообще бы их в глаза не видел, но, поскольку приличия требуют...

Марина, не дослушав, тихонько положила трубку. День клонился к вечеру, за окном висели зимние (дело было в конце декабря) сумерки, дом, кроме них с Марьянкой, был пуст. Марьянка спала – досыпала последние минуты дневного сна.

Марина чувствовала себя в эту минуту пловцом, который, вынырнув из подводной глубины наружу, на воздух, в первый момент задыхается от этого самого воздуха, которого так не хватало там, в глубине... Тихо-тихо, чтобы не разбудить дочь раньше времени, она открыла шкаф, выдернула оттуда большую сумку... Подумав, подошла к телефону и заказала такси...

Уже потом все как-то утрясалось, улаживалось... Сперва она с дочкой жила в крошечной однокомнатной квартирке у своих родителей, потом мишин отец-генерал помог ей получить отдельную квартиру... Без диплома она смогла устроиться только на секретарскую работу, платили там копейки, приходилось подрабатывать перепечаткой каких-то текстов по вечерам. Но, что интересно, именно в это, такое трудное, время она начала рисовать. Для себя, по ночам, вместо сна – и картины получались легкими и счастливыми... Одну из них ее мама как-то отнесла на работу – показать подругам, все были в восторге, попросили устроить выставку там же, в этом самом НИИ, кто-то что-то купил – и завертелось...

С Мишей она больше не встречалась и даже не разговаривала – в суд, который их разводил, он не пришел. От всех претензий, в том числе и на ребенка, отказался в письменном виде. Почему-то Миша совершенно не хотел ни видеть, ни общаться с Марьяной, и Марина, хоть ей и было чисто по-матерински обидно за дочь, настаивать не стала. Глупо было-бы как-то, и потом – обида обидой, но и облегчение какое-то в этом было. Стыдное, как из ее прошлой жизни с Мишей, но такое спасительное чувство. В остальном Миша вел себя очень достойно, алименты, вполне приличные, по тем временам, выплачивал как часы. Деньги Марине передавала свекровь. Она-то как раз не перестала общаться с Мариной, приезжала к ним, привозила деньги и подарки, иногда помогала сидеть с Марьяной. Когда Марина снова вышла замуж, бывшая свекровь стала приходить реже, общение стало в большей степени телефонным, но все же не прекратилось. От свекрови же Марина узнавала какие-то подробности из жизни своего бывшего мужа. Тихим, немного виноватым голосом, свекровь рассказывала, что тот женился снова... Нет, не на Нине, на другой, совсем молоденькой девочке... Хорошая девочка, вот только детишек что-то нет... Потом, какое-то время спустя, там все же родился мальчик, Марина даже видела фотографию. А года два назад свекровь печально рассказала, что у мальчика проблемы со здоровьем, какая-то загадочная болезнь, анемия, врачи не могут понять... Марина слушала и сочувствовала, но как-то вчуже... Это все ушло от нее настолько далеко – совсем чужая жизнь, другие люди. Ей это не нужно, у нее своя жизнь, Марьяна, муж, сын... Да, ведь сын бывшего мужа получался практически ровесником ее собственному... Забавно все же...

Но теперь, когда встал вопрос о Марьянкином поступлении, Марина перешагнула через себя. В конце концов, так было надо. Еще осенью, в самом начале марьянкиного последнего класса, она узнала у свекрови нужный телефон, позвонила... Бывший муж, сперва явно удивившийся ее звонку, вел себя крайне достойно. Понял проблему, обещал всемерно помочь, назначил встречу для выяснения подробностей.