Чикаго - Аля Аль-Асуани Страница 35

— Блэк энд уайт (известная марка виски)!

— Почему не спишь с негром, как сама?

— Что дед, любишь черномазых?

— Почем нынче невольницы?

Даже в Иллинойском университете, где он работал, произошел неприятный случай. Однажды утром Кэрол нужно было зайти к нему на кафедру. Ей не повезло — она столкнулась с Джорджом Майклом, с которым не была знакома и, поздоровавшись, как со всеми, поинтересовалась, где кабинет Джона.

— А зачем вам нужен доктор Грэхем? — вдруг спросил он.

— Я его подруга.

— Подруга?! — Майкл выразил свое удивление так громко, что оно прозвучало как оскорбление.

Он медленно обвел ее взглядом с головы до пят и сказал:

— Кабинет доктора Грэхема в конце коридора, комната 312. Но поверить в то, что вы его подруга, вы меня не заставите.

— Почему?

— А вы сами не понимаете? — Майкл развернулся и ушел.

Входя в кабинет Грэхема, Кэрол рыдала. Она рассказала ему, что случилось, и кафедра гистологии стала свидетелем исключительного события. Грэхем схватил Кэрол за руку, протащил как девчонку через весь коридор, вломился в кабинет к Майклу и заорал громовым голосом:

— Слушай сюда! Ты сильно обидел мою подругу. Или извинишься, или я тебе голову проломлю. Понял?!

Майкл медленно поднял взгляд, отрываясь от лекций, которые готовился читать в этот день. Зная Грэхема и поразмыслив, он понял, что тот исполнит свои угрозы. Он ожидал от Грэхема чего угодно, так как считал его аморальным коммунистом и анархистом. Майкл спокойно взглянул на Кэрол, которая, перестав плакать, в страхе ожидала возможных последствий этого столкновения. Он сложил руки на груди, как делают индусы, склонил голову и произнес со смехом, будто в шутку:

— Приношу извинения за свои слова, госпожа. Прошу меня простить.

Грэхем, как разозлившийся ребенок, у которого не получилось отомстить за обиду, сделал резкий выдох и покинул кабинет. Кэрол поспешила за ним.

Однако как ни ужасны были оскорбления на расовой почве, они не могли повлиять на чувства влюбленных. После каждого такого случая они возвращались домой и страстно занимались любовью, получая от этого удовольствие. Сначала они пили из кубка любви жадно, затем медлили и отпивали понемногу с наслаждением, как будто это были первые дни их знакомства и они хватались друг за друга, чтобы противостоять этому несправедливому жестокому миру, который воздвиг между ними преграду; будто тот, кто унижал их, наблюдал за тем, как они любят друг друга, и они хотели бросить ему вызов, доказать, как он ошибается.

Однажды, обессилев после безумной страсти, они лежали обнаженными, тяжело дыша. Кэрол, как всегда, дремала у него на груди, слушая, как бьется его сердце, и играя пальцами в его седых волосах. Он сказал ей мечтательным голосом, отдававшимся эхом по комнате:

— Если бы было можно, я немедленно бы на тебе женился!

— И почему же нет?

— Церемония заключения брака для меня — то же, что подписание контракта с компанией. Стоять перед священником, страдающим запорами, и повторять за ним клятву, которая сделает нас мужем и женой? Нет, этого я не вынесу!

— Почему?

— Если бог существует, думаешь, ему нужны бумажки с печатями?

— Таковы обряды церкви!

— Церковь — один из исторических мифов. Она долгие века активнее прочих занималась торговлей и способствовала колониализму.

— Джон!

— Если хочешь, я могу привести тебе исторические доказательства того, что Христа не существовало, а религии человек выдумал, чтобы подавить свои страхи перед неизвестностью!

Она закрыла ему рот рукой:

— Прошу тебя… Я верующая христианка. Ты можешь хоть немного уважать мои чувства?

Когда она сердилась и сжимала губы, то становилась похожа на ребенка, который вот-вот расплачется. Когда она смотрела на него своими прекрасными глазами так, будто он обманул ее надежды, тогда он не мог сопротивляться ее красоте, обнимал ее и покрывал поцелуями, что обычно заканчивалось еще одним актом любви.

Любовь их была прекрасна, но на Кэрол обрушились неприятности. В магазин, где она работала, назначили нового белого директора, и он уволил ее и еще одну чернокожую женщину без видимых причин (кроме цвета их кожи, разумеется). В течении десяти месяцев Кэрол не падала духом, надеясь найти новую работу, но безуспешно. Перед влюбленными встала финансовая проблема, которую они раньше не принимали в расчет: у Грэхема совсем не было никаких сбережений, и к первому числу каждого месяца он растрачивал все деньги, будто нарочно стараясь от них избавиться, как от лишнего груза. К тому же он подписался на полную медицинскую страховку, ежемесячный платеж за которую съедал значительную часть его университетской зарплаты. Как всем пожилым людям, ему не давала покоя мысль: а что, если он тяжело заболеет и окажется прикованным к постели? Кроме того оплата за школу маленького Марка и траты на самое необходимое были большими, а о пособии по безработице, которое получала Кэрол, серьезно говорить не приходилось. Тогда Грэхем, чтобы пережить кризис, урезал собственные расходы: перестал приглашать Кэрол перекусить вне дома, отказался от новой зимней одежды, впервые за долгие годы решил не покупать дорогой голландский табак, который он обожал, а стал довольствоваться местным, дешевым, с невыносимым запахом горелого дерева. Все это он делал из лучших побуждений, перенося лишения терпеливо и безропотно. Более того, с Кэрол он стал еще нежнее и не раз повторял ей, чтобы успокоить:

— У меня нет никаких проблем. Пока мы можем содержать малыша и кормиться сами, нечего беспокоиться. Я привык довольствоваться малым. Самые счастливые дни моей жизни — те, когда я бродяжничал по улицам!

Но Кэрол переживала кризис не так легко. Она чувствовала свою вину за то, что заставляла его страдать. Убеждала себя, что мучает его. Собственной зарплаты Грэхема, рассуждала она, ему бы хватило, они же с сыном стали для него тяжелым бременем. При чем тут он, когда родной отец Марка не хочет кормить собственного ребенка?! Еще тяжелее ей было оттого, что она потеряла работу не из-за лени или профнепригодности, а только из-за цвета кожи. Однажды утром Грэхем ужаснулся, увидев, какой плакат она повесила у входа в гостиную:

Правда на стороне белых,

Черным здесь делать нечего!

Взволнованный, он спросил ее:

— Зачем ты это написала?

— Но это правда, Джон, — ответила она с улыбкой. — Теперь это всегда будет у меня перед глазами, чтобы я не забывалась.

Кэрол стала раздражительной, настроение у нее менялось, она могла подолгу молчать, а потом без видимой причины расплакаться. Иногда она вела себя агрессивно и устраивала ссоры по пустякам. Он воспринимал ее приступы как любящий человек, сочувствуя и прощая. В порыве гнева, когда она кричала и размахивала у него перед лицом руками, он молча с улыбкой подходил к ней, заключал в объятья и шептал: