Тропами северного оленя - Мариуш Вильк Страница 35

(Прошу учесть: я прекрасно понимаю, что в нашу эпоху политкорректности такие вещи говорить не следует, поскольку геи могут почувствовать себя оскорбленными. Но — слава Куйве! — до Заполярья политкорректность пока не добралась. Ничего не поделаешь — я все ближе подбираюсь к Китаю, где по-прежнему верят, что инь дополняет ян, и все дальше ухожу от Европы, увлеченной концепцией целого, состоящего из двух ян.)

Я бросил окурок в огонь и улегся на шкуры рядом с Наташей. Засыпая, слушал песни Мари Боин из альбома «Gula gula». С этим великолепным диском я в последнее время не расстаюсь (как и с томиком Ли Бо). Так что, опасаясь долгой ночи под русский рэп, я извлек из рюкзака диск Боин и попросил Валерия, чтобы этой ночью раненого медведя отпугивали ее музыкой. Интересно, испугается медведь глухих ритмов «Gula gula» или наоборот — привлеченный их первобытным звучанием, подойдет поближе, чтобы насладиться сполна?

На следующий день мы вскочили чуть свет. Валерий обещал взять нас на пастуший обход района Суолуайва («Горы островного ручья»), где несколько дней назад дед Михаил из Индичйока («Ручей гольца») собирал ягоды и услышал выстрелы. Погода подходящая. За Пункаруайвом просыпалось солнце. Самого его еще не было видно, но из-за макушки шло сияние. Влажный ягель, утренний иней. Ночью ветер утих, и, хотя озеро, рассерженное вчерашним штормом, буквально кипело, уже можно было выйти на лодке.

Чтобы не топать лишние километры пешком, мы планировали пройти по Луявру к устью Индичйока, оставить лодку у Михаила и двигаться вдоль ручья, а затем подняться на хребет по восточному склону. На завтрак соленая кумжа — оказывается, ночью Сергей отвозил мурманских туристов в Ловозеро и привез оттуда «чуток» водки, теперь они на пару с Андреем «поправляются». Собираемся по-быстрому и — в путь.

Когда мы осторожно (камни!) входили в залив Индичйока, солнце уже наполовину выбралось на гребень Пункаруайва и слепило глаза. Цвета тундры издалека и против света — червленое серебро, темное золото и холодный лилово-розовый. На берегу лаяли собаки Михаила. Самого деда не видать.

Валерий сразу задал хороший темп. Он шел первым и в движении действительно напоминал лемминга. Скачет с кочки на кочку, под ноги не смотрит, словно знает дорогу наизусть, хотя — на самом деле — никакой дороги там нет. Не останавливаясь, миновали лесное хозяйство Михаила — замшелая изба, окруженная ивами, полевая кухня и поленница; Валерий проворчал, что дед-стахановец уже, небось, в ягоднике сидит. Несколько раз продирались сквозь чащу танцующей березы и порыжевшей пихты. Ветролом после прошлогодней лавины — и вновь заросли. Все больше камней и мха… Наконец сухая грязь! Валерий остановился и объяснил, что отсюда начинается территория общины. Мы присели на камень.

Община «Пирас» арендует у русских весь горный массив Луяврурт (около шестисот пятидесяти квадратных километров), кроме территории заповедника Сейдъявр. Между пастухами и заповедником сразу разгорелся конфликт интересов, постепенно переходящий в холодную войну. А тут еще Вдовин-младший (сын начальника заповедника) собрался жениться на старшей дочке Валерия — просто love story в стиле Ромео и Джульетты.

— У нас тут своя «Санта-Барбара», — ассоциации Лемминга из другой оперы.

Оленей в Ловозерских тундрах не пасут уже много лет. Последний луявруртский пастух умер в 1911 или 1913 году — точно никто не знает. Это был еще и последний нойд на Кольском полуострове! Он держал в Ловозерских тундрах стадо в две тысячи голов, а после смерти старика олени исчезли… Якобы он похоронен на Могильном острове. Коми-ижемцы его боялись. Говорили, что олени старика — заколдованные люди. Сами в горах паслись и прибегали, заслышав горловой йойк. [128]Краткие воспоминания помощницы и воспитанницы нойда — Павлы Ивановны Галкиной — записал Алексей Сахаров, инженер-геолог, работавший в массиве Луяврурт в 1930-е годы. На том месте, где стояла вежа нойда, Иван Вдовин сейчас строит сторожку.

— Мы тоже хотим увеличить стадо, — говорит Валерий. — Пока используется только юго-восточная часть массива — примерно до Тавайока. В прошлом году я обходил всю эту территорию с московским картографом Машей Березкиной, чтобы по составленной ею карте ягельников ученые в Москве могли рассчитать поголовье, оптимальное для экологии Ловозерских тундр. Для этого высчитывают, сколько квадратных метров мха требуется оленю в год, чтобы выжить, делают графики, таблицы, какие-то диаграммы вычерчивают и тому подобное. А наши предки жили здесь с эпохи палеолита и как-то справлялись без расчетов и формул, без всей этой научной схоластики.

— Теперь все про экологию толкуют. Модно… А ведь добывая лопарит, и так весь Луяврурт засрали.

— «Зеленые» — ладно, черт с ними. Настоящая чума — это туристы! Ведь если мы хотим расширять пастбища, придется ставить вежи в горах. Имея только одну базу, Ловозерские тундры не обойдешь. А сволочам-туристам наплевать. Придут, выпьют, переночуют, что-нибудь сопрут или вообще спалят по пьянке, а нет — так хоть поломают да нагадят. Теперь такой турист пошел — волосы дыбом встают. При каждой веже придется сторожа держать.

Мы двинулись дальше. Перед нами безлесье Суолуайва — скальные плиты, олений ягель да ягодники. Чем выше, тем круче… Лемминг еще ускоряет шаг. Поднимаясь следом, я буквально истекаю потом. А он на ходу еще ягоды поклевывает. Словно пасется.

Выше ягодники кончаются. Зато ягеля все больше. Как и скал. Поднимается ветер. Под самой вершиной — скальная ниша. Привал. Валерий вынимает из рюкзака двухлитровую бутылку пива, колбасу из оленины и чеснок. Наташа ставит на скальную полку термос с зеленым чаем и раскладывает наши запасы: банку печени трески и два пласта лосося, хлеб, заонежский мед, шоколад и орехи. Второй завтрак пастушка.

Жуя, Лемминг оглядывает в бинокль окрестные склоны, высматривает оленей. Между глотками пива сканирует гряду за грядой, расселину за расселиной, долго изучает каждую кегору, порой вглядывается в одну точку и, пережевывая колбасу, медитирует. Мы тем временем наслаждаемся видом сверху. Еще раньше, на Ямале, увидав тундру из иллюминатора вертолета, я подумал, что вижу земную кожу — всю в крапинках водяных драгоценных камней. Здесь это ощущение еще сильнее. Кажется, в любой момент ландшафт встрепенется и задышит.

Справа — ультрамариновая бесконечность озера Луявр, испещренная желтизной бесчисленных островков, за ним в пепельно-сизом тумане на горизонте маячит цепь Панских тундр. Прямо под нами — зеленая замша болота с лабиринтом вод, в которых движется и бликует солнце. Это болотистые озера — Нижнее и Верхнее Яичное, Саранчозеро, Пунчозеро и несколько десятков безымянных — словно осколки разбитого зеркала. Справа — сверкающая гладь Умбозера и вал Хибинских тундр на дальнем плане. Ради такой картины можно и попотеть.

До макушки Суолуайва остается несколько сот метров все более пологого — то ли склона, то ли уже хребта. Территория выровнялась, скальных стен все меньше, лишь отдельные обломки, и, наконец, мы выбираемся на… небесное пастбище! Над головой небо, под ногами — огромные поля ягеля.