Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский Страница 35

Подошла смуглолицая дочь южного солнца, спросила, нельзя ли открыть ворота, чтобы автокран въехал во двор. Так будет удобнее подобраться к еще буйным, непокорным и несдающимся деревам. Но это невозможно… Ворота просто по размеру не подходят для такого монстра! Да они весь двор перетряхнут, изгваздают в грязи ковер из шуршащего золота и багрянца листвы. Стоит запустить сюда хоть одного сына арыка и саксаулихи, как тут же понаедут многочисленные отпрыски, жены, тетушки и дядюшки с баулами и коврами, сундуками, крутобоким медным котлом, полосатой, как бухарский халат, кошкой. Поставят разноцветье шатров, протянут через двор веревки с колыхающимся на ветру шароварами, нарожают детей. Упаси Бог! Справляйтесь, ребята, как-нибудь сами.

От странного рассказа у Глубилина щемило сердце. Возможны ли такие совпадения? Спросил, когда это было… Да, семь с половиной лет назад. Невзрачный человечек из какого-то театра в бывшем Клубе железнодорожников устроил звук и свет, подключил электрику, склеил бутафорию, смонтировал декорации в чужой судьбе. Его злая воля не дала шансов на спасение дяде Фокию (дошедшего до крайней стадии алкоголизма, но это еще не смертный приговор). Безжалостная режессура приковала Глубилина на долгие три года к скамье на галерах, обрекла на скитания.

Какой-то… картофельный отросток. Лодочник подземной реки!

Глубилин испытывал душевный раздрай… но как тут сосредоточишься? Таджики вошли в раж, подобно летающим воинам Аллаха буквально прыгали по веткам, снося их направо и налево зашедшейся в каком-то истерическом припадке, плюющей ядовитыми струями синего выхлопа бензопилой.

Вышел богатырь Алеша с блестящим от пота, мускулистым торсом. «А… вы сидите, значит… — констатировал как-то растерянно. — А там это… Собака как будто воет. Купчиха-то, знаете. Как бы не пришла. Ну, ладно». С силой вдохнул воздух, обреченно и совсем не радостно (что на него не похоже) махнул рукой. Нырнул в поглотивший его черный проем двери.

Женщина-координатор вновь подошла. Открой ей ворота — и хоть трава не расти! Она загонит сюда трактор, чтобы интернациональной бригаде было удобно закидать в прицеп груду набитых деревянных мертвецов, отвезти на кремацию. Но эти ворота никогда не открывались, русским языком говорят! Дама с южным темпераментом не отставала. Сейчас она позвонит в АД! (возвела очи к проплывающим облакам) МИНИСТРАЦИЮ! Ей срывают мероприятия по благоустройству! Геннадий раздраженно встал. Вот напасть на мою голову! Пошел вслед за ней и под деревьями, где в вышине трудились неостановимые пильщики, они стали что-то доказывать друг другу, размахивая руками. Ничего не было слышно. Пила в небе чудовищно визжала. Эти братья-акробаты демонстрировали чудеса эквилибристики. Тот, что с пилой, насколько мог, перегибался через ограждение, дотягивался до самых дальних ветвей; его напарник держал его за монтажный пояс.

Вдруг опять вышел адепт здорового образа жизни и гиревого спорта. Увидев, что Геннадий занят, богатырь Алеша обратился к Глубилину. «Нет ли где в театре корвалола какого-нибудь или валидола?» Это было как-то странно. Корвалол-валидол? «Да дежурной там, бабушке на вахте… Сердце у нее прихватило». Сердечными каплями Глубилин помочь не мог. Хотя было впору и самому их принять. Вздохнув, Алеша ушел.

А Геннадий времени даром не терял. Завлек в сети своего обольщения даму-благоустроительницу. Кокетливо поправляя шапочку, взбивая вороньи пряди, она смеялась. И даже протянула ему свой черный радиопередатчик. Любитель технических прибамбасов с интересом его рассматривал. На его губах играла ухмылочка. С дьявольщинкой… что так нравится женщинам.

…Слушай!!

Богатырь Алеша выскочил из двери, как древний волхв из густого леса (с чертиком из табакерки его вряд ли сравнишь). — Ты же у нас завпост? завпост? завпост, да?! — выпалил Глубилину в лицо, не дав опомниться.

Ну, завпост. Что с этого? Чего так орать?

— Иди быстрее, там тебе звонят! спрашивают!! что-то насчет сцены!!!

Ему? Звонят?! Никогда и никто не звонил сюда по его душу.

Или объявились волшебники, которые будут автоматизировать занавес? Алеша присел на скамейку (как будто кит вынырнул из глубины, отдуваясь) — мокрый и блестящий от пота, он вытирался скомканной майкой. Глубилин со всех ног побежал на вахту, к телефону. В вестибюле полутемно, на столе дежурной включена лампа, никого нет. Превнося ощущение тревоги, витал запах сердечных капель. Ярко освещенный крут выхватывал стакан с водой, брошенную рядом с аппаратом трубку, похожую на мертвого зверька со скрюченными лапками и хвостом провода.

Да? алло? кто это? говорите!

Из мембраны выползало что-то шипящее… Помехи, треск. Вдруг донесся отдаленный, откуда-то из гулких глубин — собачий лай! Трубка лаяла, едва ли не тряслась от злости. Потусторонний пес, блуждающий рык которого повергал в ужас всех обитателей театра? Что за издевательство?! С остервенением швырнул трубку на жалобно звякнувшие рожки аппарата. Ну и шуточки! Кому это понадобилось? Нарочно пугать его этим лаем?! А между тем… подступило что-то дурное… как будто хлебнул подземной воды забвения. И дежурная куда-то подевалась, ни у кого ничего не спросишь. (А блестящий от пота, по-китовьи отдувающийся Алеша? Не проглотил ли он несчастную старушку?) В тревоге присел на банкетку. Она поставлена, чтобы перекрыть подход, чтобы дети не задели, не разбили стеллаж с медалями, вазами и прочей утварью, завоеванной на фестивалях. Змееголовохвостатая чаша посылала сверху медный отблеск своих волхований.

Визг пилы как будто оборвался. Затуманенные зеркала видны сбоку, уходя в перспективу вестибюля. Но там, в дальнем конце у выхода во двор — что-то произошло. Вспыхнул квадрат солнечного света, блик промелькнул в стеклянных поверхностях. Отражение? Скользя в ледяных глубинах, к нему двигалось нечто… Призрак!

Купчиха!!!

В чем-то белом, с распущенными волосами. Распущенными, расползающимися по плечам длинными вязкими сгустками… Спереди вся изгваздана в темно-багровом. Черные провалы глаз, горящий румянец на скулах. К себе она что-то прижимала… тискала… никак не могла ухватить, оскальзываясь липкими пальцами, измазанными бурым маслянистым…

Она… как бы протягивала… голову Геннадия! Его бледные губы кривила застывшая дьявольская ухмылка.

Разбилось что-то ледяное, мертвое, потустороннее. Слова призрака! (Но может ли призрак «говорить», тем более: отдел культуры? звони Алие Тулгутовне?) Он падал в ледяную грохочущую реку. Подскочил, рванулся назад — и врезался в стеллаж позади. Стеклянное небо раскололось. С меркнущего небосклона, точно в голову, скатилась тяжеленная Чаша волхвов. Ночь псковских лесов была бесконечна.

Подарок псковского губернатора (в перевернутом виде представляющий рогатую шапку лесного колдуна) так плотно нахлобучился на голову Глубилина — снять его невозможно. Специальный отдел МЧС распиливал чашу болгаркой, отжимал гидравлическим домкратом. Глубилин потерял сознание, ему вкатили противошоковый препарат, ничего не помнил. Нет… (А тесная, с железным гулом, кабина? серебристые фигуры? его друг Вадим? тонкая блестящая игла и гудение от нее, словно от рельсовых струн, уходящих за горизонт?)