Иствикские вдовы - Джон Апдайк Страница 35

— Я слышала, что вы вернулись в Иствик, — ворчливо призналась Джина. Само то, как она произнесла название города, должно было дать понять, что хозяйка здесь она. Как безвыездно-постоянная жительница Иствика и как (хотя детям она этого и не говорила) опозоренная жена, Джина чувствовала себя обязанной среагировать первой.

Обе полные женщины — Джина в темном платье и Александра в белых джинсах и пестрой хлопчатобумажной длинной рубашке с рукавами три четверти — потели на солнце.

— Лишь в порядке эксперимента, Джина, — заверила Александра свою бывшую соперницу. — До конца августа — если дотерпим. Я теперь живу в Нью-Мексико, там тоже жарко, но от такой влажности я отвыкла.

— Здесь спокойно и скучно с тех пор, как вы уехали, — сказала Джина.

— Именно на это мы и надеемся. Мы все теперь овдовели: и Джейн, и Сьюки, и я. Покой — единственное, чего мы ищем. Ты позволишь мне выразить тебе соболезнование в связи со смертью Джо? Кажется, это случилось шесть лет тому назад?

— Да, — единственное, что смогла ответить Джина: у нее перехватило дыхание от дерзости старой толстой распутницы, посмевшей произнести имя ее мужа.

— Я знаю, каково это, — сказала Александра, отважившись прикоснуться к обнаженной руке собеседницы. Джина суеверно отшатнулась. В этот полуденный час наклон солнечных лучей был таков, что женщинам приходилось стоять на острой, как лезвие ножа, границе между ослепляющим солнцем и короткой тенью, падавшей от «Стоп энд шоп». Позволив себе прикосновение, Александра отступила в эту относительную прохладу, увлажненную выставленными из магазина на продажу обильно политыми ящиками с петуниями и ноготками. Это заставило Джину, прихрамывая, сделать шаг вслед за ней. — Он был хорошим человеком, — сказала Александра; в тени ее голос стал звучать ниже.

Джина восстановила наконец дыхание и ответила:

— Хорошим семьянином. — Ее черные глаза вспыхнули, буравя лицо Александры и будто бы говоря: ну-ка посмей возразить.

Александра согласилась, еще больше смягчив голос и придав ему интонацию глубокой убежденности:

— Он любил тебя. И детей. — Насколько она помнила, пока длился их роман, именно она постоянно высмеивала порывы Джо развестись с Джиной и жениться на ней.

— И свою работу, — подхватила Джина, постаравшись увести разговор от этих неизведанных глубин. — Если у кого-то котел выходил из строя в два часа ночи, он вылезал из постели и мчался туда. А теперь, чтобы вызвать мастера, нужно звонить в отделанный зеркалами офис компании, находящийся на Коддингтон-Джанкшн-Моле, а оттуда каждый раз присылают нового человека. — Судя по тому, как она поджала губы, этот весьма длинный, агрессивно произнесенный монолог доставил ей некое победное удовлетворение. — Кому теперь можно доверять?

Бедная душа, подумала Александра, видя, как трудно Джине и ходить, и говорить. Сама Александра наслаждалась этой встречей, словно она возвращала ей Джо. Массивную плоть и тепло его тела, шерсть на его спине и мерцание пота на его животе, волнующую силу его рук, приобретенную благодаря сражениям с бесчисленным количеством проржавевших шарниров и примерзших запорных клапанов. Она любила и его мужскую застенчивость, то, как он старался незаметно проскочить в ее покинутый мужем желтый дом на Орчард-стрит, в полумиле оттого места, где они с его вдовой сейчас стояли, и выскользнуть из него, его робость оттого, что он не мог преодолеть зов плоти и был вынужден предавать свои священные клятвы, рисковать домашним миром, выводком детишек, отношениями с родней, своей долей престижа среди местных жителей.

— Он был отличным мастером, — покорно подтвердила она. Впадая в любовный экстаз и овладевая ею сзади, Джо называл ее своей белой коровой — mia vacca blanca. Некоторых зон своего тела он умилительно стыдился: стыдился своей лысой головы с едва заметными костными выступами, своих имперски-величественных гениталий, давших жизнь пятерым детям и избывавшим вину и нечистоту в безопасной крепости ее влагалища, стерилизованного внутриматочной спиралью: в те времена просвещенные женщины шли на некоторые неудобства, чтобы всегда быть готовыми к сексу. Она вполне осознала значение этого дара грешной и кощунственной противозачаточной меры, благодаря которой могла обогатить унылую, замученную работой, не знавшую ничего, кроме клапанов, жизнь Джо, когда, покорно скрючившись на локтях и коленях на своей скрипучей кровати, позволяла ему колошматить и накачивать ее сзади.

Джина, словно бы заглянув в ее мысли, злобно прищурила один глаз. Другой при этом посверкивал, продолжая буравить Александру.

— Помнишь Веронику? — спросила она.

Опасаясь, как бы Джина не прочла ее мысли и не увидела там этих непристойных сцен, Александра благодарно выпалила:

— Конечно. Твоя младшая. — Джо перепугался и впал в ярость, когда Джина в сорок один год объявила ему о своей последней беременности, и утверждал, что даже пальцем не прикасался к суеверной суке. Благочестивая Джина не признавала никаких противозачаточных средств. — Насколько я понимаю, она до сих пор живет с тобой, — добавила Александра.

— Вместе со своим мужем, — сказала Джина, по-прежнему щуря глаз. — У них все еще нет детей. После шести лет попыток.

Александра постаралась скрыть удивление. Несколько лет они с этой женщиной делили одного мужчину, быть может, этот невысказанный секрет невольно побудил Джину поделиться с ней столь интимной информацией?

— Мне очень жаль, если они действительно хотят иметь ребенка.

— Она хочет. Кто не хочет? — Вопрос прозвучал так прямолинейно в устах этой прищурившейся, облаченной в черное женщины, что Александра почувствовала в нем угрозу и сочла более безопасным промолчать. Джина продолжила: — Ты можешь чем-нибудь помочь?

— Я? Джина, что же я-то могу сделать?

Теперь Джина смотрела на нее обоими сверкающими глазами:

— Ты знаешь что.

— Я? Да я даже не знакома с Вероникой. Я вообще ничего о ней не знаю. — Кроме того, что доверительно рассказывал ей Джо во время их свиданий на Орчард-стрит. Как только нежеланное дитя родилось, он возлюбил крошку до безумия, с мальчишеской горячностью, больше, чем всех ее сестер.

Джину раздражала тупость Александры, из-за этого приходилось все произносить прямым текстом.

— Кое-кто говорит, что она не может зачать из-за… не знаю, как это называется по-английски… из-за un fascino. Magia [32].

— А-а, ты имеешь в виду сглаз?

— Да. Так говорят. Мол, когда она была еще девочкой и ты жила здесь… Из ревности…

Яркий солнечный свет, обрушиваясь с неба на парковку и играя тенями, словно бы пародировал подтекст их разговора, между тем как женщины не могли дать волю языкам из-за того, что стояло между ними.

— С какой стати я стала бы ревновать к крохотной девочке?

Джина плотно сжала губы, предпочтя не удостаивать ответом столь неискренний вопрос. Она сделала шаг на солнечную сторону; в безжалостном свете четко обозначились черные волосы на верхней губе старой женщины. Александра, запинаясь, попробовала ответить на собственный вопрос: