Скверные истории Пети Камнева - Николай Климонтович Страница 34

Конечно, образцовым мужем Петя и тогда не был, был наклонен к неожиданным исчезновениям, многих своих связей не прерывал, ходил на приемы в американское посольство, куда своего Татарина не брал. Алечка относилась с пониманием, Петю обожала, была ручной и старалась не огорчать хозяина такими проявлениями, как сплин, ревность, капризы, не говоря уж о нежданной беременности. Поэтому в один прекрасный вечер, когда Петя, до того мирно сидевший за столом и попивавший водочку, вдруг забеспокоился, занервничал, нежданно засобирался, заторопился, Алечка на это особого внимания не обратила. Ну, бывает, ну, попала спьяну вожжа под хвост, ну, утомился домашним бытом, хотя было уже около десяти вечера.

Однако все оказалось не так просто. Потом Петя говорил, что такое бывало с ним не раз: какое-то физическое ощущение надвигающейся опасности, животная тревога, как у крыс, предчувствующих пожар в доме или крушение судна. Он отправился в тот вечер к одной своей старинной одинокой подруге на другой конец Москвы, у которой успокоился, заснул и продрых до обеда. Очнувшись, он принял душ и вспомнил о своих вечерних страхах. И позвонил домой. Татарин сказала, что они пришли минут через десять после его исчезновения, что обыск вопреки закону – она знала законы – длился заполночь, что унесли все рукописи, обе машинки и даже едва початую пачку чистой бумаги. Паспорт взяли? – тут же спросил Петя. Паспорт остался на месте, на полке в шкафу. Значит, это не арест , утешил Петя подругу. У меня к тебе просьба, Алька: комнату после них нужно проветрить .

– Уже сделано, – весело сказал сообразительный Татарин.

И Петя понял, что во всем виновата случайная публикация в зарубежном журнале Гондвана , издававшемся в Париже одним коллекционером-меценатом и до России почти не доходившем, подборка из тех самых юношеских физиологических рассказов о бедных людя х, униженных и оскобленных, Страны Советов. В интервью, которое давал издатель-меценат радиостанции Свободная Европа , он рекламировал свое начинание и среди авторов назвал Камнева Петю – так передали Кобелевкеры, которые слушали вражеское радио регулярно. Такие вещи в те годы можно было счесть провокацией или списать на эмигрантскую тупость, потому что органы тоже слушали радио внимательно: позже Пете на допросе зачитывали цитату из радиоперехвата , так у них на их языке называлась расшифровка записи передачи. И даже одна эта деталь говорила о степени ностальгии КГБ по временам массового отлова американских шпионов при Хрущеве, в разгар холодной войны. Теперь же на их долю осталась одна мелочовка, и они не могли не понимать, что все-таки никак не тянет на орден или очередную звезду возня с раздолбаями вроде Пети.

Об обыске тоже передали по голосам, как вкупе назывались тогда в интеллигентских кругах западные радиостанции, вещавшие по-русски. И Петя впал в моду , как он выражался. Конечно, среди знакомых Пети были такие, у кого это дело вызвало опаску. Должен признаться, к таковым относился и ваш покорный слуга: я все-таки работал в советской редакции, а Петю с очевидностью относило в лагерь диссидентский, хотя до прокламаций дело еще не дошло. Нашлись и такие, из случайных собутыльников и партнерш, кто вовсе перестал Пете звонить. Но времена на дворе стояли легкомысленные, партийных геронтов не только что перестали бояться, но над ними открыто потешались, в действиях КГБ стало проступать что-то шутейное, карнавальное, наверное, наиболее чуткие из этих солдат партии уже предчувствовали перемены, которые, к слову, не замедлили воспоследовать – лет через пять. И на место давних Петиных знакомых постепенно заступили другие, которые потянулись к нему с самыми разными предложениями, подчас экстравагантными. Впрочем, даже легкомысленный Петя кое в чем стал подозревать подвох, а в самих посетителях и в их инициативах – откровенную глупость, если не провокацию.

Скажем, однажды Пете нежданно позвонил довольно туманный знакомый, обитатель города Симферополя, с которым Петя был зимой в Доме творчества в Ялте. Знакомство это было довольно странным, и, когда Петя изложил мне подробности, я заметил, что все эти обстоятельства напоминают рассчитанную на него, на Петю, западню. Ты думаешь ? – обронил Петя и посмотрел на меня задумчиво. Впрочем, судите сами. Среди скучнейших будней Дома творчества происходит следующее: к Пете в парке подходит молодец наружности подпольного художника-нонконформиста, в патлах и бороде, и, провинциально выговаривая слова, предлагает выпить, а то здесь не с кем. Когда он представился, у Пети отпали сомнения, выпить ли с ним. Выпить с ним было надо: это был малый родом с Алтая, но семья у него в Симферополе, по специальности художник-оформитель, и теперь у него постоянная работа – в Феодосии, где он в храме реставрирует иконостас. Нынче я в отпуске , сказал он. Парень обладал замечательной фамилией Пифтанкин и оказался сластолюбив, но застенчив и совестлив. В первый же день выпивания он поведал, что успел соблазнить здешнюю поломойку, которой целый вечер помогал мыть полы. Она сказала, что муж ее предупреждал, когда она устраивалась на работу в этот Дом , что там тебя будут иметь ; поломойка отвечала, что, мол, нет, там интеллигентные люди , но муж оказался прав, теперь она видит. Когда она отдавалась богомазу, лежа на спине на узкой кровати в его номере, то загораживала красной, воспаленной от хлора, рукой глаза, будто от солнца.

На второй день Пифтанкин изложил, что в гостинице Ялта живет у него кореш, тоже художник , который взял зимний подряд на декоративное панно из смальты на гостиничном пляже. И который ждет их обоих в гости, Пифтанкина и Петю. Вопросов не возникало, нужно было ехать, благо недалеко. Звали кореша Лева, несмотря на то, что он был по происхождению грузин из Сухуми. Лева оказался приветливым, но хитроватым жиганом, самодовольным, гладким, сытым, денежным, и когда Петя после бутылки коньяка наивно решил уточнить, не учились ли друзья вместе в художественном, скажем, училище, те переглянулись, и грузин уточнил, что сам он художеством не занимается, но держит в Симферополе цех по изготовлению кафеля. Заметим, что до официального разрешения в стране кооперативной деятельности и индивидуального бизнеса было еще далеко. Короче, это был цеховик , подпольный предприниматель, и единственный вывод, который сделал из этого открытия Петя, что пить на его левые бабки отнюдь не зазорно. И еще два дня пил с ними коньяк Белый аист , не выходя из гостиничного номера гостеприимного бандюка.

И вот теперь, как раз после обыска, этот самый Лева вдруг обнаружился в столице и напросился в гости. Отказать было нельзя. Когда гость приехал, дома Петя был один. Едва Лева вошел, от водки отказался решительно и разложил на столе на кухне аккуратно завернутые в тряпочки иконки в серебре – финифть. И спросил, нет ли у Пети кого-нибудь, кто интересовался бы все это приобрести. Ну, коллекционера. Продавец все предлагал Пете подержать вещички, чтобы лучше рассмотреть, но Петя демонстративно убрал руки со стола. Когда он мне рассказывал об этом странном визите, я спросил, отчего он вдруг проявил такую предусмотрительность. Мне не понравились его глаза, и я ждал, что дверь откроется и опять придут с обыском , сказал Петя. И из того что Петя позаботился даже об отсутствии отпечатков своих пальцев на этом опасном товаре, я мог заключить, что в Пете наконец-то проснулось чувство самосохранения.