Мужчина, женщина, ребенок - Эрик Сигал Страница 34

Жан-Клод и Боб вернулись к машине по набережной, и мужчина достал из багажника старое одеяло. Завернув за сэндвичами, они прошли по Гарвардскому мосту на Эспланаду, зеленый полумесяц газона, обрамлявший Раковину – павильон, укрывавший музыкантов от непогоды.

Несколько тысяч стойких фанатов, бросая вызов стихии, расположились в импровизированных палатках, вигвамах, под самодельными тентами. Боб и Жан-Клод расстелили свое одеяло как можно ближе к Раковине.

– Если задницы у нас и отсыреют, здесь мы, по крайней мере, все хорошо увидим, – успокоил Боб и предложил Жан-Клоду огромный сэндвич.

– Мне обязательно его съесть? – спросил мальчик. – У меня живот немного болит.

– Не беспокойся, – заверил его Боб, думая, что у ребенка это от нервов. – Ешь, сколько сможешь.

– Ладно, – вздохнул Жан-Клод и начал откусывать маленькие кусочки.

Часом позже буря аплодисментов заглушила шум дождя. Почтенный дирижер направлялся к эстраде. Толпа поднялась на ноги, и все кричали: «Мы любим тебя, Артур!»

– Этот седой человек – большая знаменитость, – объяснил Боб Жан-Клоду. – Он еще важнее музыки.

– Он выглядит как Père Noёl, – сказал мальчик.

– Ты прав, – отвечал Боб, – но он похож не только на рождественского деда. Он похож на патриарха. В этом причина его популярности, я думаю.

Я никогда не видел Фидлера так близко, подумал Боб, но что-то в нем напоминает мне отца.

И мужчина вспомнил, как много раз чудесно проводил время со своим отцом: бейсбольные матчи филадельфийских команд, субботние утренние концерты филадельфийского оркестра под управлением Орманди, походы в горах Поконо. И везде они только вдвоем. Его внезапно охватила тоска по отцу.

Фидлер поднял дирижерскую палочку, и концерт начался. Первым номером был «Когда Джонни, маршируя, возвращается домой».

В последующие полчаса дождь усилился.

– Я думаю, нам пора уходить, – сказал Боб.

– О нет, пожалуйста, – сказал мальчик.

– Ну, ладно, – отвечал Боб с некоторой неохотой. Он взглянул на часы. Без двадцати девять. Парижский рейс был уже над Атлантикой.

В финале прозвучала «Увертюра 1812 год» с колокольным звоном и пушечными выстрелами. Жан-Клод пришел в экстаз, особенно при звуках фанфар, сливавшихся со струнными инструментами.

– Это La Marseillaise! – закричал он, вскакивая на ноги.

– Да, – сказал Боб. – Это сюрприз для тебя.

Пока музыка продолжалась, мальчик был в восторге. Он хлопал, даже когда увертюра закончилась и оркестр перешел на «Звезды и полосы». Теперь насквозь промокшая толпа поднялась на ноги, пела, кричала и маршировала на месте. Грандиозное столпотворение.

Внезапно небо взорвалось разноцветными огнями – красными, зелеными, желтыми, голубыми.

– Смотри, папа, – кричал мальчик. – Les feux d’artifice! Фейерверк!

Боб поднял сына и посадил себе на плечо, чтобы ему было лучше видно. При этом он не мог не почувствовать, что хотя воздух был прохладный, мальчик казался странно теплым. Слишком теплым.

– Пошли, Жан-Клод. Вернемся к машине.

С ребенком на руках Боб направился к мосту. Жан-Клод был по-прежнему заворожен взрывающимися в небе разноцветными бомбами.

К моменту, когда они подошли к парковке у Массачусетского технологического института, Жан-Клод дрожал. Боб положил ему руку на лоб. Лоб был очень горячий.

– Пойдем ко мне в кабинет и переоденем тебя в сухое, – сказал Боб.

– Хорошо, – отвечал смиренно мальчик.

Мужчина открыл багажник, достал зеленый чемодан, и они поспешили к его корпусу.

Наверху отец вытер Жан-Клода бумажными полотенцами из мужского туалета. Мальчик неожиданно показался ему очень маленьким и хрупким: одни костлявые ноги и плечики. Мальчик весь горел.

– Принести тебе горячего чаю из автомата? – спросил Боб.

– Нет, я ничего не хочу, – отвечал Жан-Клод.

Черт, подумал Боб, сначала я накормил его до колик в желудке этой быстрой едой, а теперь еще и застудил до лихорадки. Хорош папаша.

И тут он понял: «Я не могу везти его в Лексингтон. Я не умею обращаться с больным ребенком». Он закутал его в свою ветровку и, стараясь сохранять присутствие духа, позвонил Шиле.

– Боб, где ты? Здесь дождь как из ведра.

– И здесь тоже, – отвечал он. – И сплошной туман. Я не мог посадить Жан-Клода в самолет в такую погоду.

– О, – произнесла женщина. И потом прибавила: – Я полагаю, это разумно.

Последовало молчание.

– Послушай, Шила, он насквозь промок, и мне кажется, у него температура. Я бы отвез его в больницу, но…

– Ему настолько плохо?

– Нет, я хочу сказать, я не уверен. Можно мне привезти его обратно, только на сегодняшний вечер?

Еще одна пауза.

– Боб, девочки очень расстроены. То, что они целый день сидят безвыходно, не способствовало улучшению. – Шила вздохнула. – Но я не думаю, что тебе следует дольше отсутствовать. Начинает казаться, что ты нас оставил.

Боб испытал огромное облегчение.

– Да. Еще только день-другой. Я хочу сказать, мы не можем отправить больного ребенка в путешествие. Ты не согласна?

Жена колебалась. Муж нетерпеливо ожидал.

– Я не думаю, что тебе следует отсутствовать дольше, – повторила Шила, избегая одной проблемы и обращаясь непосредственно к более важной: их семейной жизни.