Гарантия на счастье - Катажина Грохоля Страница 34

— Не знаю, помните ли вы, что трижды звонил пан Ян.

Этому нет предела. Эта женщина постоянно вмешивается не в свое дело!

— Я слышала. Будьте так добры, отнесите это в отдел «Е». — Анна протянула помощнице подписанные документы.

Та поспешно взяла папку и вышла. Анна набрала номер Янека.

— Янек! Нет, не сегодня. У меня срочная встреча. Давай завтра. Мы же недавно виделись. Недавно, недавно. Перед моим отъездом. Для меня — недавно, потому что время быстро летит. Хорошо. Точно. Завтра. — Почему он не понимает, что она действительно занята? И это его предложение… — Не в «Любимой», там неприятный запах. Поедем в Вилянов. Не волнуйся, я тебя приглашаю. Конечно. Я тебя люблю.

Хорошо, это тоже решено, теперь можно заняться работой. От стука в дверь Анна вздрогнула. Если бы у нее был отдельный кабинет, она могла бы сосредоточиться на важных делах, а как в таких условиях работать? Помощница встала в дверях, словно преграждая вход. Кому, Беате?

— Начальница занята.

— Я на минуту. — Из-за спины секретарши Беата подала Анне знак, Анна не может сделать вид, что ее не заметила. Ну что ж, придется отвлечься, впрочем, уже половина четвертого, как быстро летит время!

— Беата! Присаживайся, дорогая, как у тебя дела? Как Юля? Выпьешь чаю? — Анна усадила Беату на стул у окна. Какое счастье, что здесь есть место для приема гостей! — Пани Эля, сделайте два чая, пожалуйста. Меня не было, я знаю, что ты звонила, я опять ездила учиться. Знаешь, эти постоянные повышения квалификации, голова идет кругом… — Анна развела руками, она поняла, что Беата хочет что-то сказать, но лучше ей объяснить, чтобы не возникло смешных упреков: почему не позвонила, пренебрегаешь мной и так далее. Иногда претензий предостаточно, словно люди не понимают, что она посвящает фирме большую часть своего времени и не может тратить время на ерунду.

— Рассказывай, что у тебя?

— Ну…

— А вот и чай! Сахар?

Самое главное, чтобы Беата чувствовала себя с ней так, как прежде, чтобы не заметила разницы и было так, как раньше, когда они сидели в той комнатке внизу.

— Вот. Спасибо. Ну, как дела? Я бы давно тебе позвонила, но иногда просто не понимаю, на каком свете нахожусь. Ты знаешь, во сколько я вчера пришла домой? Не угадаешь! В час ночи. Заседание правления затянулось. Ну, а…

Беата медленно поднесла чашку к губам, сделала глоток и отставила ее.

— Послушай, пани Герман…

— Я помню, помню, не далее как пару минут назад я разговаривала с Йолей, и она все мне сказала. Помню, контролирую, не волнуйся. Может, как-нибудь в следующем месяце встретимся? Не здесь, потому что…

Тут как по заказу зазвонил телефон. Помощница взяла трубку и выжидательно посмотрела на Анну. Вот какой у нее рабочий день. Анна бросила виноватый взгляд на Беату, но та все поняла, встала и направилась к двери.

— Сама видишь, — объяснила Анна. — Ни секунды покоя, но мы в любом случае должны встретиться, обязательно… — И сказала в трубку: — Одну секунду, пожалуйста… — А затем, снова обращаясь к Беате, многозначительно прошептала: — Прости, это Секретарь.

Беата окинула взглядом кабинет. В дверях она остановилась: у нее слегка сутулые плечи — пара часов на тренажере под присмотром инструктора наверняка исправили бы положение. Она снова попыталась что-то сказать, но Анна с гримаской показала на трубку, словно это все объясняло.

— Обещаю, в ближайшее время увидимся, за песто! О'кей? — Она отвернулась к окну, и за Беатой закрылась дверь. — Да. Простите, я вас слушаю.

Анна плохо себя чувствовала. Каждое утро она преодолевала два лестничных пролета вниз, восемь этажей, двадцать девять ступеней на восемь этажей — это двести тридцать две ступени, и еще десять на первом этаже до выхода из широкого подъезда здания.

Она поднималась на восьмой этаж каждый день утром и после обеда, а если куда-то уезжала вечером, то этих ступеней становилось в два раза больше — двести тридцать две, плюс десять до выхода, умножить на два — четыреста шестьдесят четыре, а бывали дни, когда ступенек набиралось до тысячи.

Это мучительно, раньше она спокойно ездила на лифте вниз и вверх, но уже пару месяцев не может.

Янек смеялся над ней. Но он не боялся лифтов, не боялся входить в маленькую, тесную кабину, в которой ничего от тебя не зависит, Янек не боялся, он просто нажимал на кнопку в этой клетке, которая в любой момент могла упасть, оторваться, улететь вниз, остаться между этажами, и никто бы не пришел на помощь. От мысли, что эта маленькая камера может остановиться между этажами, а тросы порваться, Янек не задыхался, он дышал спокойно, его сердце делало ровно шестьдесят или семьдесят ударов в минуту, а ее мгновенно разделялось на два или три сердца, которые бешено стучали в унисон, создавая общий бешеный ритм, и тогда ее легкие переставали нормально работать, а в глазах темнело.

Этот страх она подавляла до тех пор, пока не приходила на работу.

Поэтому она не заводила собаку. Потому что собаке нужна не только ласка и забота. Ее нужно выгуливать трижды в день. Собака должна бегать по траве, иногда радостно лаять, отправлять свои потребности, и нужно следить, чтобы она не испачкала газон. Недалеко от дома Анны есть парк, она ходила бы с ней туда. Но сколько раз в день можно подниматься на восьмой этаж?

Подниматься по лестнице полезно, но тысяча ступеней в день из-за собаки — это, она поняла, выше ее возможностей.

В конце концов, что такое прогулка с собакой трижды в день? А если ей будет необходимо чаще? Щенку нужно гулять как можно больше. Собака? Может, когда-нибудь потом.

Сегодняшнее утро отличалось от вчерашнего. Анна как всегда стучала каблуками на всю лестничную клетку. Она не могла опоздать. Нужно быть пунктуальной, ровно в восемь внизу, у себя. Двадцать минут езды на машине, парковка в подземном гараже, второй уровень, третье место справа, и большой светлый холл.

То, что другие приходят немного позже — правда, но она должна прийти на рабочее место чуть раньше, пока лифт не задержится на пути вверх, чтобы забрать кого-нибудь еще с двадцатого, двадцать пятого этажа. В это время — рано утром — лифты едут почти без остановок на тридцатый этаж, а однажды ей удалось доехать до тридцать третьего.

А обычно до двадцатого. Здесь она выходила, шла к лестнице, выдыхала сдавленный, с трудом удерживаемый в светлых пузырьках легких воздух, делала глубокий вдох. Сердце понемногу начинало успокаиваться со ста до восьмидесяти — семидесяти ударов в минуту, и тогда Анна десять минут поднималась по пожарной лестнице на свой сорок второй этаж. Потом спокойно сидела, чтобы не вспотеть, чтобы выглядеть так, словно ничего не произошло и не было этой ежедневной, за исключением выходных, кошмарной муки умирания, разрыва, распада на миллионы отдельных частичек, превращения в ничто, в массу отдельных клеточек, которые она не могла собрать воедино, несмотря на то что работала здесь уже семь месяцев.